- Берлин окружен, так надо понимать, товарищ Жуков? - переспросил Сталин.
- Да, именно так, товарищ Сталин. Берлин окружен, и кольцо никому не удастся прорвать, - заверил командующий.
- Смотрите в оба, товарищ Жуков. Нам известно, что правители фашистской Германии домогались заключить сепаратный мир с нашими союзниками. Актом окружения Берлина вы нанесли сокрушительный удар по этим козням, теперь задача добить врага в его берлоге, овладеть полностью Берлином. Не давайте передышки противнику, молотите, пока он не запросит пощады!
За столом Жуков был в необычайном расположении духа, по случаю окружения Берлина позволил себе выпить две стопки коньяку, оба раза чокаясь и говоря в адрес Шмелева лестные слова.
Мысленно перекинулись вдруг, припоминая, на Подмосковье, в зиму сорок первого года. Оба испытывали, казалось, тяжесть тех трагичных дней. "Защитник Москвы. Железной воли человек, аккумулировал все войска. О нем еще скажет свое слово история", - думал о Жукове генерал Шмелев. Мог бы вот прямо и вслух высказать, но не смел по праву дружбы переступить заветную черту. А маршал думал о русском солдате и дивился его стойкому мужеству и долготерпению - солдаты любой другой армии не выдержали бы такого напора, таких невзгод, какие выпали на долю русских бойцов.
- Только он, русский солдат, мог все перетерпеть - и стужу, и напор бронированного врага, и расколотое бомбами небо, и невзгоды походно-боевой службы, - говорил вслух как бы для себя Георгий Константинович. - Терпелив и стоически упорен наш солдат, потому и выдержал, душою выстрадал победу. Ну а куда же подевался этот инженер, ваш поводырь? - спросил Жуков. Покормил хоть? Отощал в третьем рейхе... Зови к столу.
- Не пойдет, - ответил Шмелев.
- Это почему же?
- Немец, он такой по натуре... Педант, и никогда не сядет с начальством за стол.
Жуков позвал адъютанта и велел накормить немца из общего котла, затем вернулся к прежней мысли, спросил:
- Чем же может быть полезен этот инженер?
Шмелев начал вновь объяснять, что подступы к центру Берлина, к правительственным учреждениям рейха простреливаются и, чтобы не нести лишние потери, этот инженер-немец может провести наших солдат подземными ходами, по туннелю метро... Жуков умел понимать с полуслова и ухватился за эту идею, наказав как можно скорее выделить надежную группу, вооружить ее автоматами, гранатами, необходимым шанцевым и саперным имуществом...
Они разошлись так же скоро, как и сели за стол, потому что к командующему шли с докладами, на стол ему ложились срочные телеграммы, донесения.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Ссутулясь и опустив длинные, как клешни, руки, Гитлер, еле передвигаясь, ковылял по кабинету, одна нога тащилась, словно пристегнутая. Он то останавливался в углу и неприкаянно смотрел в одну точку, то поворачивался и брел к середине стены и глядел на портрет Фридриха Великого. Гитлер вздыхал, задумываясь. Что обуревало его, какие фантазии еще бродили в воспаленной голове? Губы почти непроизвольно шепчут: "Венк..." Он шептал это имя вчера, сегодня и, наверное, шептать будет завтра.
У порога стоял генерал Вейдлинг, назначенный комендантом обороны Берлина. Слегка подавшись корпусом вперед, он слушает и не смеет обронить лишнего слова; в пылу гнева фюрер уже обещал расстрелять его, а вторично ставить себя под пули комендант не собирался, хотя и не раз слышал от сослуживцев: "Если хочешь обрести свободу - будь мертв".
Рядом с комендантом - генерал фон Крамер. По-прежнему считая себя офицером особых поручений, он готов отвечать фюреру вместо дрожащего за свою шкуру коменданта. Говорить, однако, приходится коменданту.
- Берлин обложен со всех сторон танками... Дальнейшее сопротивление... - преднамеренно не кончив фразы, комендант ждет, что скажет Гитлер. Тот по-прежнему глядел на стену, на портрет того, кому хотел подражать.
- Сопротивление бессмысленно, - подхватывает генерал фон Крамер. "Слушайте, коллега, не хотите ли вы, поплатиться жизнью?" - косит на него страшными глазами комендант, но фон Крамер как ни в чем не бывало продолжает: - Берлин надо объявить открытым городом, иначе мы получим одни развалины, гибель остатков войск и жертвы населения...
Гитлер продолжает шептать одно и то же: "Венк, Венк..."
Комендант понимает, о чем хочет, знать Гитлер. Речь идет о 12-й армии генерала Венка, которому дан приказ идти навстречу 9-й армии, чтобы соединиться и выручить Берлин. Но мог ли он, комендант, только что назначенный на эту должность, с его узким кругозором пехотного командира, разобраться в сложнейшей и запутанной обстановке? Что он знал о числе дивизий, которыми располагал генерал Венк, и сколько у него в армии осталось танков, пушек и есть ли боеприпасы? И вообще, где находится на данный момент армия? В конце концов, была ли армия Венка тем резервом империи, о котором на днях хвастливо вещал доктор Геббельс?
Все это непонятно коменданту Вейдлингу. Ему ясно одно: до окончательного поражения остались считанные дни, если, конечно, не произойдет какого-либо чуда.
Вбегает Мартин Борман. Сильный, упитанный, вроде бы никакие потрясения не могут согнуть его воли. Он сияет, потрясая над головой телеграммой. Его бурное, какое-то торжествующее настроение невольно передается и запуганному Вейдлингу, и фон Крамеру. Борман приближается танцующей походкой, к Гитлеру и говорит громче обычного:
- Прочитайте, мой фюрер! Потрясающая новость! - и протягивает телеграмму.
Гитлер непослушно-трясущимися руками пытается взять телеграмму. Лицо фюрера тоже прояснилось. Что же это за новость? Все ждут, широко раскрыв глаза. Неужели Венк прорвался? А может, западные противники наконец одумались и столкнулись со своими союзниками - советскими войсками и сейчас дерутся, не в силах поделить Германию, не объявив даже войны? Войны теперь вообще не объявляются. Что же может быть такое?
Гитлер долго близоруко рассматривал телеграмму, но так ни слова и не разобрал в ней. Ему уже давно печатают текст крупными буквами на специальной машинке. Как же на этот раз не догадался Борман? Ну конечно, из-за срочности донесения.
Мартин Борман внятно, с расстановкой, театральным голосом читает:
- "Мой фюрер! Принимая во внимание Ваше решение остаться в Берлине, не считаете ли Вы, что я должен немедленно взять на себя руководство делами рейха, как внутренними, так и внешними, и в качестве Вашего преемника, согласно Вашему декрету от 29 июня 1941 года, пользоваться всей полнотой власти? Если до 10 часов вечера я не получу от Вас ответа, я буду считать, что Вы лишены средств связи, и, следовательно, согласно положению Вашего декрета, я могу действовать в интересах нашей страны и нашего народа. Вы знаете, каковы мои чувства к Вам в этот серьезнейший час моей жизни. У меня нет слов, чтобы выразить их. Да хранит Вас бог. Искренне Вам преданный Герман Геринг".