- Зачем она понадобилась, справедливость эта?
- Чтобы тебя наказать, - не сдавалась Кира.
- За что? За какую провинность?
- За твое дезертирство.
- В чем оно выражалось? - спрашивал Цыба уже озлобленно.
- Вчера сапоги фашистам лизал, а теперь... Овечкой прикинулся. Я тебя выведу на чистую воду... Органам заявлю! - запальчиво кричала Кира. Ублюдок, негодная тварь!
- Молчать! - завопил Цыба. - Если я еще услышу оскорбление - задушу!
Минуту-другую комната дышала молчанием. И вдруг разразилась грохотом падающего стула, хрустом стекла, женскими душераздирающими криками. Огнем запылало внутри у Кострова, железом налилось тело. Рука - единственная рука - как свинчатка. Не помня себя, рванулся он в комнату, увидел Цыбу, душившего обеими руками жену.
- Встать! - гаркнул Костров.
Цыба вмиг отнял руки, выпятив голый живот. Глаза его бешено ерзали.
- Ты - тварь поганая! Сколько будешь издеваться над женщиной? Мерзавец, бан-ди-и-ит! - не своим голосом исступленно крикнул Костров и схватил Цыбу, вобрав в руку его мягкий живот и подняв самого на воздух. Он хотел было выбросить Цыбу в окно, продавив раму, но, не выпуская мешковатое, хрипящее тело, выволок его в большую комнату и бросил на пол.
Костров почувствовал себя страшно усталым, от нервного перенапряжения подрагивали колени. И как ни хотелось уняться, расслабиться, колени дрожали непослушно, помимо воли.
- Дайте ему одежду, - сказал Костров и вынул из кобуры пистолет. Собирайся в комендатуру. Посмеешь бежать - пулю всажу! - постучал рукояткой о стол.
Совладав с собой, Цыба кое-как напялил штаны, ватник, оробело и пришибленно поплелся из дома, ставшего для него навсегда закрытым и чужим.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Идет ледяной дождь.
Прихваченные на лету морозом капли превращаются в крупинки, бьют в парусину палаток, цокают о скалы, шуршат в мокрых ветках буков. Горное плато покрывается синевато-прозрачными затверделыми крупинками, похожими, скорее, на дробь.
Поднимающееся солнце, пробив тучи, шлет на землю жар лучей, сушит горы, от скал идет пар, и ледяное поле сверкает, плавится.
Низкое ноябрьское солнце, однако, мало радовало обитателей гор партизан; на душе у них тоскливо от мокрых палаток, от сильных ветров, а больше от того, что за партизанами усилилась слежка, немецкие гарнизоны, осевшие на севере Италии, устраивают облавы.
Но и партизаны не сидят без дела, три операции кряду провели: взорвали склад снарядов, растрепали двигавшуюся в сторону Рима моторизованную колонну германских солдат и, наконец, убили местного секретаря фашистской партии.
Обозлены оккупанты. Рыщут по горам.
А у партизан не хватает оружия, кончаются запасы продуктов, и приходится часто рисковать собой, чтобы добыть провизию, патроны. Непривычные к холодам и неуюту, итальянцы все чаще поговаривают о теплом очаге. Как-то Альдо сказал, обращаясь к Бусыгину:
- Руссо, хочу семью навестить. Переживаю я за них...
- Что ж, дело нужное. Только не думаешь ли ты, что может быть слежка... Ты для карателей важная птица.
- Не поймают, - ответил Альдо и, подумав, нахмурился: - В крайнем случае пущу в ход... - и он притронулся к кобуре пистолета.
- Это оружие малосильное. У них автоматы, которые стреляют дальше, чем твой пистолет.
Альдо, понимая, развел руками:
- Но повидать надо жену, детей...
- Надо, только каким путем. Опасаюсь я за тебя, Альдо. - Бусыгин недовольно замолчал, думая о чем-то угрюмо, и поднял вопрошающий взгляд: А не кажется ли тебе, что за домом папаши Черви установлен надзор? Особенно после того, как мы расквитались с этим фашистским выродком!
- Ты имеешь в виду того упитанного? - спросил Альдо, говоря о секретаре фашистской организации, которого захватили врасплох на квартире, вывезли за город и расстреляли.
- Кокнули мы его здорово, - сказал Бусыгин. - Речь не о нем, он мертвец... Другого нужно ждать. Они знают, что это дело рук Альдо, всех братьев Черви, и могут в отместку...
- Откуда им знать, что это убийство нами совершено?
- Земля слухом полнится, - медленно, с придыханием в голосе проговорил Бусыгин. - Подосланные провокаторы не раскроют душу, до поры до времени будут если не активными борцами, то... - Бусыгин запнулся, не найдя сразу подходящего слова.
- Лояльными, - подсказал Альдо.
- Возможно. Одним словом, овечками прикинутся. Их-то и нужно прежде всего остерегаться.
- Но побывать дома нужно вот так!.. - Альдо провел рукой по горлу. У нас семейный праздник, отец разгневается, если... если все сыновья не соберутся... Кстати, привезем для партизан продукты - раз, оружие, которое хранится в подвале, - два, ну и молодого виноградного вина тоже надо. Верно, а? - заулыбался Альдо, похлопав товарища по плечу.
- Все надо - и то и другое... Но... - Бусыгин колебался, будто что-то предчувствуя, и посоветовал: - А что, если с тобой пошлем, ну, вроде для подстраховки, охрану?
- Можно, только нужно ли лишние хлопоты доставлять людям. Пусть отдыхают и готовятся к завтрашней операции.
- Это само собой, - отвечал Бусыгин, настаивая все-таки взять с собой хоть двух-трех партизан.
- Ладно, раз так настаиваешь, возьму серба Мирко и для связи Лючию. Отпустишь?
Бусыгин без колебаний согласился.
Альдо сразу начал собираться в дорогу, пообещав задержаться дома лишь на одну ночь.
Степан Бусыгин провел эту ночь в одиночестве, в неуютной, насквозь продуваемой ветрами палатке. Степану не спалось, скорее и не от холода, а от беспокойства за Альдо, за милую Лючию. "Не уговорил, - думал он, сердясь и на себя и на Альдо. - Вот какие они, партизаны... Я третий год в окопах, да скитаюсь на чужбине, тянет и меня к дому... - Ему даже померещились в темноте мать со скорбно поджатыми губами, отец, который редко когда улыбался. - Ждут не дождутся небось вестей, а их нет... Сообщат из части, что пропал без вести, или, хуже того, еще похоронную отгрохают. На это ума хватит у некоторых ретивых людей, - подумал Бусыгин, и это так растравило душу, что он встал, закурил и пыхтел, сидя в темноте. Хотел зажечь карбидную лампу, но пожалел, что карбид может выгореть и он совсем останется без света. - Ничего не поделаешь. Такие они, партизаны... - вновь с упреком подумал Степан. - Ну а если разобраться, то совсем рядом дом, жена, дети... К тому же семейный праздник. Почему бы не свидеться?" - успокаивал он себя.