- Да, крах империи Гитлера не за горами, - проговорил комендант и счел уместным сообщить другую новость: - Приглашают нас, то есть прежде всего вас, господин фельдмаршал, понаблюдать шествие.
- Какое еще шествие?
- На днях проведут по Москве колонну пленных немецких генералов и офицеров.
Паулюс болезненно скривил лицо. Ему подумалось, что соберут из лагерей всех немецких генералов и офицеров, в том числе и его, фельдмаршала, и поведут, как на позор, по улицам... И, угадав его настроение, комендант поспешил успокоить:
- Нет, господин фельдмаршал, вас не тронут...
- Позвольте знать, кто же они, с каких фронтов? - скупо обронил за Паулюса адъютант.
- Как говорят у нас, горяченькие, - улыбнулся комендант. - В Белоруссии пленены. И проведут их по Москве.
- Так что же вы хотите от меня? - спросил Паулюс.
- Просто приглашают лично вас поглядеть на них. Представляю, какое внушительное зрелище! Поедемте?
- Нет, нет! - отмахнулся Паулюс. - Избави бог. Хватит с меня позора... Пусть те... рыцари, которые еще верили фюреру и воевали, пройдут и увидят презрение. Презрение народа.
- Ну, как угодно. Неволить не будем.
И когда комендант ушел, Паулюс сказал раздраженно:
- Что это? Приглашение к позору, к бесчестию? Зачем мне видеть битых, обтрепанных и калеченых генералов и офицеров? У меня самого до сих пор в ушах звенит, и стыд жжет глаза!
- Вы благодарите, что насильно нас не заставили идти. А ведь могли провести заодно с этими, свежими...
- Упаси нас от позора. Упаси... - простонал Паулюс. Он до того нервничал, что попросил адъютанта налить ему в мензурку валерьяновых капель, затем прилег на кушетку, велев на время оставить его одного.
Лежал Паулюс навзничь, глядел в потолок бессмысленно и тупо. И полчаса не пролежал, как встал, точно бы проминаясь, заходил по комнате. По привычке рассуждал вслух.
Что же его, фельдмаршала, удерживает и сковывает волю? Прошлое? Он уже переступил через свое прошлое, и возврата к нему нет. Внутренний разлад с тяжким прошлым, с тем, что содеяно им и его армией, тот разлад, который возник еще там, среди бушующего огня, когда, казалось, плавились камни, и позже, когда начали сдаваться солдаты пачками, массово, - этот разлад, вылившийся в несогласие с фюрером, но еще удерживаемый жестокой силой привычек, режима и приказов этого фюрера-тирана, сейчас, в плену, уже зреет в душе Паулюса, и ему хочется в полный голос протестовать. Так что же еще удерживает выразить этот протест публично, на весь мир? Присяга? Да, поколения немецких офицеров и генералов считают присягу, принесенную главе государства, самым святым атрибутом солдатской чести. Долг чести, повиновение, прусская железная логика муштры и дубинки - в крови это у немца. Хочешь не хочешь, а повинуйся, кровью изойди, но исполни волю господина.
Но а если господин губит войска, целые армии ради утверждения собственного престижа - тогда что? Тоже повиноваться? Умереть, пулю себе в лоб, как этого хочет "злой дух" от него, фельдмаршала? Но теперь-то, находясь в плену, разве нельзя отделить честь присяги от фюрера - и кто дал ему право олицетворять свою личность, свою персону, свою гадкую челку со святыней присяги. Ведь доходит до смешного, - и об этом сейчас подумал Паулюс, - разбуди ночью немецкого солдата или офицера, и он, еще не протерев глаза и не напялив брюки, рявкнет: "Хайль Гитлер!" Это послушание, доведенное до слепого повиновения, было использовано Гитлером для возвеличивания своей личности и нацистского режима. Нравилось и Паулюсу, ласкал его слух возглас приветствия: "Хайль Гитлер!" Теперь же, на расстоянии, от этих слов его мутило.
Происходила переоценка ценностей, начиналось прозрение, но шло оно медленно, как заметил ему однажды генерал Зейдлиц: "Мы, будто слепые котята, ничего невидим. Пора бы прозреть!" Он сказал "мы", но, конечно, прежде всего имел в виду самого Паулюса. Ведь от него, старшего по званию в плену, фельдмаршала, зависит, как поведут себя многие пленные солдаты, офицеры и даже генералы. Это сознавал и Паулюс. Стоило генерал-фельдмаршалу сказать "да", сделать смелый поворот к новому, как за ним шагнут другие. Даже здесь, в плену, где, казалось бы, каждый волен поступать, как велит совесть.
Он, Паулюс, не только физически, но и морально уже порвал с Гитлером и его режимом. Честь повиновения фюреру, как это понимается в немецкой армии, для Паулюса стала анахронизмом. "Довольно для меня этой ложной чести. Сыт по горло", - думал он.
Но какой же путь избрать и что сделать сегодня, завтра? Нет, завтра будет уже поздно. Надо немедленно действовать. Само бездействие фельдмаршалу Паулюсу показалось уже бесчестием, преступлением.
Он тотчас прошел к полковнику Адаму, но комната его была закрыта. Паулюс вышел на улицу, увидел адъютанта в огороде. Тот держал в руках пучки редиски и салата.
- Хороша закуска, второй сбор за этот год, - похвалился Адам, ожидая, что его радение оценят.
Паулюс рассеянно кивнул, но сказал другое:
- Помоги мне, Адам, собраться. Проехать в Лунево... Буду выступать перед генералами, перед всеми немцами. Хватит медлить! И захвати карту.
Полковник Адам был удивлен и обрадован такому шагу генерал-фельдмаршала. Ведь больше года молчал и вдруг решил ехать в Лунево, в центр борьбы - туда, где немецкие антифашисты создали национальный комитет "Свободная Германия" и "Союз немецких офицеров".
Была подана легковая машина. В полдень приехали в Лунево - благо это недалеко, под Москвой. Фельдмаршал попросил администрацию собрать всех, кто пожелает его слушать.
К вечеру просторное помещение клуба начали заполнять пленные генералы и офицеры, эмигранты, в свое время бежавшие из фашистской Германии, перебежчики через линию фронта, были тут даже и немецкие священники в черных и длинных сутанах...
Паулюс был удивлен размахом антифашистского движения. Он увидел стоявшего в окружении военных и гражданских лиц - все они были немцы коммунистического лидера Вильгельма Пика и сам шагнул к нему навстречу, первым протянул руку. Вильгельм Пик, кивнув поседевшей головою, улыбнулся фельдмаршалу и сказал:
- Я был убежден, что вы будете с нами. - И начал поочередно представлять своих товарищей - закаленного коммуниста, депутата рейхстага, с бородкой клинышком Вальтера Ульбрихта, коммуниста-писателя, плотно скроенного Вилли Бределя, врача и писателя из Штутгарта Фридриха Вольфа, поэта Иоганнеса Бехера...