Все чаще над русскими позициями появлялась немецкая воздушная разведка; самолеты, прозванные костылями и рамами, залетали все глубже и могли просматривать и фотографировать обширные, на много километров протянувшиеся рубежи обороны; по ним, по вражьим самолетам, велся ружейно-пулеметный огонь, лишь иногда ввязывались в стрельбу зенитные орудия. Но порой и эти, зависающие высоко в небе, одиночные самолеты старались не отгонять; пусть делают съемку рубежей обороны и доставляют своему командованию вещественное доказательство, что русские собираются по Днестру зимовать.
...Тягуче и медленно, до уныния однообразно текло время в обороне.
Копают день. Копают неделю, другую... Траншеи, траншеи... Сперва они, сползая в пойму реки, казались канавками для стока дождевой воды. А день ото дня становились все глубже и наконец упрятали человека по пояс, потом и совсем с головой. Новые траншеи начинали рыть с возвышенных мест, с холмов, словно затем, чтобы скорее укрыться на простреливаемых участках обороны. Траншеи ползли вверх, как ужи на солнцепек, и буравили землю темными зигзагами.
Роют молча, с угрюмой сосредоточенностью. Никто не обронит лишнего слова, будто земляные работы поглотили всех без остатка, а усталость мешает говорить. Под вечер, когда жара спадает и ветер приносит из садов запахи сена и яблок, Нефед Горюнов шумно вдыхает ноздрями, медленно разгибается. У него ноет спина, ноют натруженные плечи и горят натертые до мозольного затвердения ладони. Он ворчит, как бы сбрасывая с себя тяжесть:
- Адская работа. А надо. Надо копать.
- Зачем надо? Совсем не надо! - басит Цулукидзе и щерится тонким ртом в сторону Нефеда. - Прикончим войну, приезжай ко мне. Гостем будешь... Семью давай, детей, внуков вези, всех забирай!.. Будем барашку есть на вертеле. Цинандали пить. Детей лесными орехами угощать...
- Надо бы и командира позвать, - советует Нефед и ищет глазами, мокрыми от пота, майора Кострова. Только сейчас вспоминает, что Костров с утра отпросился у командира полка поехать в Одессу, благо до нее от Тирасполя километров сто, а может, и меньше. Кто-то подсказал Кострову, что в Одессе есть мастер резиновых протезов. Сперва Алексей отнесся к этому скептически, не считал надобным носить резиновый протез, но после встречи с пленными, когда один немец, увидев у русского майора болтающийся рукав, удивленно и страшно проговорил: "Рука капут!" - Кострова больно задели эти слова, которые касались личной его трагедии, и, чтобы вот так не тыкал пальцем на него каждый встречный-поперечный и не бормотал сочувственно вслед: "Смотри-ка, инвалид пошел, калека..." - чего не любят, душою не принимают истые фронтовики, - Алексей Костров решил скрыть, как он думал, свое безобразие протезом.
Вернулся он часа в два пополудни, и Нефед, еще издалека увидев Кострова с болтающимся по-прежнему пустым рукавом, погоревал:
- Чего же... это... не сделали?
- А-а, нашел мастера, он к другому повел, к третьему, и всем нужны деньги...
- Черт с ними, с деньгами-то! - перебил Нефед.
- Да и я так думаю. Отвалил куш. Уверяли, будут отливать, сокрушенно проговорил Костров и спросил, как идут дела по укреплению обороны, сам взял в руку лопату, хотел было копать, но Нефед Горюнов заупрямился:
- Перестань, Алексей, без тебя управимся.
Копали день и ночь. Рубили, стучали. Земляные работы вконец надоели всем. Да и каким же изнуряюще долгим показалось сидение в обороне. Кажется, перелопатили землю на огромной территории, перевернули вверх дном не один холм и курган, а командиры, в том числе и Костров, настаивали:
- Рыть, рыть! - Костров и сам порой снова брал в руку лопату и копал.
Глядя на него, Нефед подозрительно щурил глаза.
- Ты чего, Нефед, косишься, вроде чем недоволен? - спрашивал Костров и спохватывался: - Могу и одной рукой, вот гляди - получается!
- Это само собой, привыкнешь, - отвечал Горюнов. - Да в толк не возьму... Вот была необходимость в землю уходить... Под Сталинградом, скажем. А так вроде и не копали. А тут враг не обстреливает, совсем смирный... Ихняя авиация не бомбит...
- А если будет обстреливать и бомбить? Тогда что? Голову в землю, а задницу кверху, как страус? - рассмеялся майор.
Рассмеялся и Нефед Горюнов. А минутой позже сказал:
- Не верится. Я вам сказал бы по секрету... Да и сами знаете, только таите...
- Какой секрет? Ничего не понимаю! - воткнув лопату в землю, приподнял голову Костров.
- Будто не знаете, - с упреком заметил Нефед. - Это нас обманывают.
- Кто обманывает?
- Наше командование.
- Нет, Нефед, напраслину наговариваешь. Да и посуди сам: какой интерес?
- Сидеть тут мы долго не будем, хотя и перерыли всю землю. Попомни мое слово.
- Но почему, ты мне объясни?
- На войне мы приобрели, как бы сказать, другое ускорение. И в окопах долго не усидим.
- Выходит, напрасно роем, все это впустую? - спросил Костров и нарочито строго добавил: - Командование знает, что делать. Да и не нашего ума...
- То-то и оно, что не нашего... Создадим ложную видимость обороны, уверим немцев, что зимовать тут собираемся, а потом и в момент стукнем!
- Стратег!
Костров лукаво усмехнулся; он и сам догадывался об этом, а сознаться в своих догадках не смел, просто не имел права.
- Хорошо бы, Нефед, твоими устами мед пить, - рассмеялся он и опять взял лопату, велев всем рыть, не переставая.
По ночам стали работать поочередно: одна группа копала и стучала железными скребками, другая - с вечера уходила в ближние тылы, в район деревни Копанки. Для этой группы удовольствия предоставлялись поистине райские: в садах созрели груши, они падали в траву, огромные, желто-спелые, и были до того наливные и сладкие, что таяли во рту. Откуда-то в плетеных корзинах крестьяне привозили молодое вино, оно было еще не крепкое, и солдаты пили его кружками, как воду, и постепенно хмелели. Затягивали: "Бьется в тесной печурке огонь..." и - вперемежку бражное, совсем уж разухабистое: "Шумел камыш, де-ре-е-вья гну-ли-ись..." - и потом засыпали вповалку и в обнимку на сене, под ветвистыми ореховыми деревьями.
В двадцатых числах августа, когда вот так отдыхающая группа солдат расселась и начала горланить песни, прибыл дежурный по штабу, поднял всех на ноги, гаркнув тревожно: "В ружье!" - и распорядился немедленно идти на боевые позиции.