Когда войска перевалили через границу и были в походных колоннах, так как бои, в сущности, не велись, госпиталь тоже перебрался в румынский город, раненых почти не поступало, и было много свободного времени у хирурга и Натальи. Однажды Роман Семенович позвал Наталью к себе в гости, чего она втайне ожидала, - рано или поздно это должно было случиться. Но все равно приглашение было для нее столь неожиданным, что в первый миг, как услышала, растерялась: "Зовет, и главное - на квартиру. Зачем я ему понадобилась? И прилично ли мне идти?"
Вечером Наталья пошла, волнуясь и беспокойно озираясь по сторонам. Город был хмурый, нелюдимый, чужой. Ни одного слова не услышишь. Даже лай собак и то казался Наталье чужим. Вслушалась в пугающую вечернюю пустоту: чуть слышный лай так и остался в темноте, в отдалении...
Наталья зашла в переулок и в темени, слегка прореженной блеклым светом взошедшей луны, разглядела особняк, подошла к калитке, позвала.
Никто не встретил, не отозвался. В правом углу особняка тускло светилось из-за штор окно. Одно-единственное. Она знала: это его окно. Румыны в такую пору обычно спят.
"Чего же он не вышел?.. А ведь настойчиво приглашал. И час назначил".
Наталья прошлась возле решетки, снова приблизилась к высокой калитке и резко, торопливо подергала за ручку. Над козырьком у входа вспыхнул свет, следом со скрипом открылась дверь.
- Роман Семенович, это я, Наталья, - взволнованно и, казалось, рассерженно проговорила она.
- Наташа! Родненькая, ну, скорее. Да-как же так - я уж заждался. А в эту минуту, признаться, увлекся... Занятная книга!
С этими словами он сбежал вниз, шаркая тапочками, торопливо открыл калитку, пропустил вперед Наталью, вежливо поддерживая за руку.
- Зачитался... Дьявольски интересно... Вы уж извините меня.
В прихожей Наталья стянула с себя шинель, повесила ее и неслышными шажками прошла в комнату. Ей бросились в глаза старый резной трельяж, широкая двуспальная кровать, небрежно убранная, а над кроватью почти во всю стену гобелен с изображением оленей и экзотических деревьев.
- Однако неплохо устроились, - сказала Наталья.
- Заграница умеет обставлять быт. Да скука меня в этих хоромах заедает, - возразил Роман Семенович. - Благо целую науку постигаю.
- Что же вас увлекло, какая наука? - допытывалась Наталья.
Хирург остановился посреди комнаты и, потирая указательным пальцем лоб, продолжал:
- Меня все время занимает гипноз... Вы понимаете, что каждое лекарство, хоть в самой микроскопической дозе, содержит в себе яд... Одно с помощью лекарства излечивается, другое - убивается, хоть и медленно, постепенно.
Наталья, еще не садясь, возразила:
- Но болезнь надо прежде всего излечить.
- Да, надо, но каким образом? - горячо ответил ей Роман Семенович. Организм - это цельная, единая система, и нельзя, преступно, излечивая один орган, нарушать нормальную, здоровую деятельность другого... - Он оглянулся: - Ну, ты садись, присядь, пожалуйста, - перейдя вдруг на "ты" и пододвигая ей стул, промолвил хирург.
Наталья и раньше много думала о врачевании, спорила с собой, сомневалась - можно ли найти какие-то иные методы эффективного лечения? И сейчас она поверила хирургу - хотелось услышать от него нечто такое, что перевернет ее воззрение, подскажет ей выход, - и опять усомнилась. "Зачем он заговорил о гипнозе? Что это, забавы ради, для потехи или рисуется передо мной?" - подумала она, готовясь в случае необходимости спорить, возражать и быть неуступчивой.
- Вы это всерьез о гипнозе? - спросила Наталья.
- Да, вполне серьезно.
- И что же намерены делать?
- Изучу вот, - кивнул Роман Семенович на книгу, - освою и, если мне удастся, пойдет дело, буду лечить гипнозом...
- Роман Семенович, но поймите же... Мы находимся на фронте, завяжутся опять бои, начнется массовое поступление раненых, нам ли до экспериментов? И когда? Раненые требуют скорой помощи... Тот же Денисюк, он просит, он молит, он кричит о помощи! Прикован ведь. А вы, простите, с гипнозом... Толкуют, не наука это, а шарлатанство!
Роман Семенович, будто сердясь на кого-то, отошел к окну, вгляделся в провал тьмы. Затем, резко обернувшись, столь же резко возразил, что отвергают эту науку те, кто ничего в ней не смыслит.
- Я заверяю, что в недалеком будущем гипноз найдет широкое применение, - добавил он убежденно.
- Предположим. А какое применение в вашей практике хирурга может найти гипноз? - спросила Наталья недоверчиво.
- Самое непосредственное. Ведь загипнотизированный человек находится, в сущности, в ваших руках, то есть врача-гипнотизера. Он становится как бы материалом, с которым можно поступать как угодно и... даже кроить! улыбнулся Роман Семенович. - Загипнотизированный неподвижен, дыхание у него замедленно. Если постучать громко - он не услышит, тронуть его рукой - не почувствует. Еще большее мы наблюдаем при глубоком гипнозе, тогда человек не чувствует и очень сильных болей - ожога, пореза, укола... Ко всему совершенно безразличен. Такая полная потеря болевой чувствительности дает возможность хирургу использовать гипноз для обезболивания операций.
- Ну, Роман Семенович, вы, кажется, станете магом, - усмехнулась Наталья.
Он же отвечал серьезно:
- Если бы в медицине не было помех, то гипноз давно бы пробил себе дорогу в клиники и госпитали.
- В чем же помехи?
- Некомпетентные люди поняли только одну сторону в нем шарлатанство, а другую сторону - пользу - не взяли в расчет... Вот и идет, как говорят, борьба с переменным успехом!.. Ну, хватит, Наташа, утомил и тебя и себя, - свернул он разговор. - Об опытах, которые я сам на днях видел, потом расскажу. Тем более, все эти вопросы настолько серьезны, что не уложатся и в докторскую диссертацию. А пока хватит об этом! Я позвал тебя... Собственно, зачем же позвал-то? - спохватился Роман Семенович и, волнуясь, пощипал бородку. - Ты извини меня, Наташа, повода настоящего, признаться, у меня нет. Просто очень хотелось видеть тебя. Как на духу, сознаюсь: хотелось вдвоем посидеть... И не ругай меня за закуску. Какая уж я хозяйка! - Порицая самого себя, Роман Семенович достал из буфета аккуратно открытую коробку крабов, тоненько порезанную копченую колбасу, кисти винограда. Нашлась и бутылка румынского рома. - Выпьешь немножко? подержав на свету бутылку бордового рома, спросил он.