Смотровая находилась в этом же коридоре, через несколько дверей после лифта. Стены и потолок были белыми, пол покрыт квадратиками темно- и светло-коричневого кафеля. У одной из стен стояло черное кожаное кресло, и повсюду возвышались шкафы с инструментами. Белый смотровой столик стоял слева от кресла. Справа от него возвышалась основательно выглядящая металлическая стойка с горизонтальной штангой, на конце которой были закреплены какие-то оптические приборы.
Доктор Снайдмен уже ждал меня. Вид у него был усталый. Он улыбнулся, но ничего не сказал. Миссис Карпентер подтолкнула меня к смотровому столу и помогла улечься. Доктор Снайдмен подошел и начал снимать повязку. Я смотрел на него снизу вверх своим правым глазом. Его руки быстро двигались, и я мог разглядеть волоски на его пальцах.
— А теперь, сынок, слушай меня внимательно, — сказал доктор Снайдмен. — Твой глаз все это время под повязкой оставался закрытым. Когда я сниму последний слой, ты можешь его открыть. Мы притушим свет, чтобы тебе не было больно.
— Да, сэр.
Я нервничал и чувствовал, что потею.
Миссис Карпентер погасила часть лампочек, и я почувствовал, что повязка снята с глаза. Я почувствовал это, потому что века коснулся холодный воздух.
— Ну, теперь открывай глаз, только осторожно, чтобы приспособиться к свету.
Я поступил, как мне было сказано, и спустя некоторое время смог держать глаз открытым безболезненно. Я смотрел двумя глазами.
— Можно прибавить свет, сестра, — сказал доктор Снайдмен.
Я заморгал от добавленного света.
— А теперь давай взглянем, — сказал доктор Снайдмен и склонился надо мной со своим инструментом. Затем велел мне закрыть глаз и надавил на веко пальцем. — Так больно?
— Нет.
— Теперь пересядь в кресло.
Я пересел в черное кресло, и он стал изучать мой глаз через прибор, прикрепленный к металлической штанге. Наконец он выпрямился, отвел штангу и устало улыбнулся мне:
— Сестра, этот молодой человек может идти домой. Я осмотрю его снова через десять дней.
— Да, доктор.
Доктор Снайдмен смотрел на меня:
— Твой отец сказал мне, что ты все знаешь про рубцовую ткань.
— Да, сэр.
— Так вот, я думаю, с тобой все будет в порядке. Я не могу быть абсолютно уверен, ты ж понимаешь, и поэтому хочу осмотреть тебя еще раз, но я думаю, все в порядке.
Я был готов разрыдаться от счастья.
— Тебе очень повезло, молодой человек. Ступай домой и, Бога ради, не подставляй больше голову под бейсбольные мячи.
— Да, сэр. Спасибо вам огромное!
— Огромное пожалуйста.
В коридоре миссис Карпентер сказала мне:
— Надо позвонить твоему отцу. У нас ведь отличные новости.
— Да, мэм.
— Тебе очень повезло, молодой человек. Доктор Снайдмен — изумительный хирург.
— Я очень ему благодарен… Мэм?
— Да?
— А Билли еще не оперировали?
— Почему? Оперировали, конечно. Доктор Снайдмен и оперировал.
— Все в порядке?
— Мы надеемся на лучшее, молодой человек. Мы всегда надеемся на лучшее. Пришли. Я позвоню твоему отцу, а ты готовься к выписке.
Мистер Саво ждал меня.
— Ну, как дела, парень?
— Доктор Снайдмен считает, что все будет в порядке. Меня выписывают.
Мистер Саво заулыбался:
— Так и надо, парень! Валяясь по больницам, карьеры не сделаешь.
— А вас скоро выпишут, мистер Саво?
— Конечно. Через пару дней или вроде того. Если не буду больше ловить мячей от маленького Микки.
— Доктор Снайдмен прооперировал Билли.
— Молодчина! Док — хороший человек. С большим сердцем.
— Надеюсь, с Билли тоже все будет в порядке.
— С ним все будет нормально, малыш! Но сейчас главное, что тебя выписывают.
Санитар принес мою одежду, и я стал переодеваться. Я очень нервничал и чувствовал слабость в коленях. И вот я стоял в той самой одежде, которая была на мне во время бейсбольного матча, в воскресенье. Ну и неделька выдалась, подумал я.
Я сидел на кровати, болтал с мистером Саво, вместо того чтобы проглотить свой обед. Я слишком нервничал и никак не мог дождаться отца. Мистер Саво советовал мне расслабиться, а то я мешаю ему есть. А я сидел и ждал. Наконец я увидел, как мой отец быстро идет по проходу, и вскочил на ноги. Его лицо сияло, а глаза были на мокром месте. Он поцеловал меня в лоб.