Непрактичность и фантазерство Николая Ивановича часто вызывают со стороны Соснина, человека до мелочей основательного, довольно едкие замечания.
Поужинав, мы укладываемся вместе с Леонидом Ивановичем на сене, под плащпалаткой. Илья Семенович решительно отказался от нашей постели, заявляя, что он привык спать летом и зимой у костра, не укрываясь:
— Повернусь спиной к огоньку и сплю. Станет захолаживать с лица, перевернусь, не просыпаясь, на другой бок, отогреюсь и снова перевернусь.
Николай Иванович, выдвинув толстоватую нижнюю губу и, недоуменно, округляя близорукие глаза, долго прицеливался, отыскивая наиболее удобное место, и, наконец, перетащив свой пай сена к подножью пихты, между двух корней, положил сверху потник и ватник и закутался с головой в брезент.
Согретый теплом костра, засыпая, я вижу застлавший горы неподвижный сизый туман, звездное черное небо над ним и высоко-высоко маленький золотой осколок нижнего края ущербленной луны.
Невидимые, над нами проносятся стаи перелетных птиц, и отдаленное серебряное курлыканье льется с темной вышины, как тихая музыка.
Пущенные в траву, всхрапывают и, передвигаясь, топочут во мраке за желтым кругом костра стреноженные лошади…
Среди ночи мы, словно по уговору, проснулись все сразу. От костра несло жаром. Ветер переменился и гнал на нас бесчисленные золотые змейки искр. Край подсохшего сена начал загораться. У Ильи Семеновича, лежавшего спиной к огню, уже затлела куртка.
Мы притушили наступавший огонь и отодвинулись подальше от костра. Только Николай Иванович, на секунду высунув нос из-под брезента, снова, несмотря на наши предупреждения и советы, плотнее завернулся и остался лежать под обстрелом летящих прямо на него искр.
Партизанная поляна — Армянский хребет — Белореченский перевал — Бабук-Аул, 1 сентябряМы вышли в дорогу в семь часов утра. Миновали истоки реки Гузерипль и Яворову поляну, окруженную широковершинными горными кленами-яворами и сплошь заросшую гигантским лопухом-белокопытником. Заросли лопухов вдоль и поперек исхожены и местами совершенно примяты к земле медведями.
За Яворовой поляной перед нами открылся широкий простор Армянского хребта. На его склоне столпилось в защищенном от ветров затишье десятка два домиков из драни… Этот высокогорный летний поселок называют Армянскими балаганами. Здесь живут и пастухи армянских колхозов, пригоняющие окот с Черноморского побережья на альпийские пастбища.
Слева от Армянского хребта уходят вдаль волнами синие и бирюзовые горы. Справа высится отвесная розовато-белая на солнце известняковая стена плоскогорья Лагонак.
На Армянских балаганах мы делаем короткую остановку. Нас гостеприимно приглашает к себе заведующий животноводством молочно-товарной фермы колхоза имени Мясникяна Лазаревского района, Саграт Нагапетович Варелужан — молодой темноволосый и темноглазый человек с живым, быстрым, взглядом и белозубой веселой улыбкой на подвижном, загорелом до медного цвета лице.
Он угощает нас кислым молоком и очень вкусным сыром. Этот сыр, приготовленный из коровьего молока, сушится на солнце большими кругами. Он напоминает слоеное тесто, так же распадаясь на отдельные листки, но только более упруг и вязок.
Потом, пока мы свертываем папиросы из предложенного Сагратом Нагапетовичем душистого сочинского табака и курим, пуская голубоватый дымок, Варелужан, блестя глазами, и зубами, рассказывает о делах фермы. Погода в этом году в горах стояла великолепная, и скот хорошо поправился. Вот только ночью и днем волки бродят вокруг стада, режут молодняк и нападают на взрослых животных. В здешних горах много джейранов[4], и волки сильно уничтожают их приплод. Разбойничают и медведи. Медведь, пожалуй, хуже волка: взвалит телка на плечи, унесет и следа не оставит. Надо колхозу и заповеднику сообща наладить на пастбище борьбу с волками.