В 1937 году он однажды забрался на почти недоступный скальный участок над Краснополянским шоссе, который раньше, до прокладки тоннеля, назывался «Пронеси, господи». Неприметную, очень трудную тропу туда, идущую со стороны лесозавода Кепша, ему указал знакомый старик-адыгеец. На отвесных кручах желтого песчаника, куда с большим риском забрался Никита Иванович, росли редкие невысокие деревца и скудная сожженная солнцем трава. На этом фоне маленькой горной пустыни, недалеко впереди, на скале он увидел зверя кошачьей породы, какого еще не встречал. По размерам и морде зверь походил на лесного дикого кота. Но он был выше и стройнее, остро торчали уши. Совсем другого цвета было и его поджарое гибкое тело, желто-песчаное, с яркими черными полосами, как у зебры, от головы и дальше по бокам до живота и задней части тела, где они постепенно сливались с основной окраской. Вытянутый прямой хвост был тоже в черных кольцах.
Позже житель Кепши, старый охотник Иван Павлович Горик, говорил ему, что тоже встречал это животное в тех же скалах и что считает его скальным котом — разновидностью обыкновенного дикого кота, приспособившейся и по цвету, и по строению тела, и по образу жизни к условиям особенно крутых и безлесных участков здешних гор.
…На берегу Бзыча нам встретился пешеход с рюкзаком за плечами, в военной фуражке с черным артиллерийским околышем, в пиджаке и брюках навыпуск. Никита Иванович приостановил лошадь и заговорил с ним.
Прежде чем он назвал мне пешехода, я уже сам по короткой верхней губе, открывающей кипень зубов, сдержанно-скупой улыбке и суховатому носу с горбинкой, энергичному вырезу ноздрей узнал старшего лейтенанта Петра Федотовича Шабло, о котором мне говорил в Бабук-Ауле его брат — Кузьма Федотович. Только он смуглее своего брата.
Петр Федотович тоже охотник и следопыт по призванию. Раз ему пришлось даже сойтись врукопашную с медведем, в которого он неудачно стрелял. Слегка задетый пулей, зверь поднялся на дыбы и пошел на стрелка. Ножа у Петра Федотовича, как на грех, не было. Он ткнул стволом ружья в пасть медведя. Одним ударом лапы медведь выбил и отшвырнул прочь ружье с переломанным прикладом и снова пошел на охотника, стремясь его облапить. Стараясь держать голову и живот как можно дальше от медведя, Шабло сунул ему в рот одну руку и стал крутить зверю язык, а другой сдавливал горло. Медведь напирал, пытаясь схватить противника и добраться до его живота и головы. Шабло не давался, а медведь жевал я грыз ему руку, царапал когтями бока и плечи. Они долго кружились так на месте. Наконец Петру Федотовичу удалось оторваться от медведя, столкнув его с откоса, и заскочить за толстое дерево. Медведь обежал за ним вокруг ствола несколько раз, но поймать не смог. Петр Федотович заскочил за другое дерево, потом за следующее — медведь потерял его и ушел.
Когда Шабло доставили в больницу в Сочи, на его теле было сто двадцать четыре раны.
Охотничья зоркость, расчет и самообладание пригодились Петру Федотовичу и на фронте. Он, как и его брат, был и снайпером, и автоматчиком, и артиллеристом.
До войны он был одним из организаторов колхоза в своем селе и председателем сельского совета. Петр Федотович — инвалид Отечественной войны. Он имеет девять тяжелых ранений и девять правительственных наград, четырежды орденоносец.
Победа над Германией застала его на посту помощника коменданта Бухареста. Петра Федотовича неудержимо потянуло на родину, в колхоз. Он демобилизовался. И вот сейчас он скромный сельский работник — заведующий кооперативной базой в своем горном селе.
…Чем ближе мы спускаемся к Солох-Аулу, тем все больше самшита по обеим сторонам шоссе, тем он выше и гуще. Вообще по своей щедрости, яркости и непролазной гущине и путанице лиан растительность здесь почти приморская. Во дворах колхозников, когда мы въезжаем в Солох-Аул, я вижу все то, что растет на самом побережье Черного моря: и инжир, и хурму с свежезеленой листвой. Там и здесь бананы мерно качают на легком дующем с моря ветре огромными светлозелеными мечевидными листьями, растущими прямо из верхушки толстого чешуйчатого ствола.
На южных солнечных склонах этих гор, укрытых от губительных северо-западных ветров, скоро закудрявятся пышные-шарообразные кусты новой кубанской культуры — чая, продвигающейся все выше от морского побережья. Сюда проникнут и плодоносящие золото цитрусы.
Солох-Аул — Дагомыс — Хоста, 4 сентябряУтром следующего дня добираюсь до отстраиваемого моста через одну из речек, пересекающих горную дорогу, и отсюда на попутном грузовике — до Дагомыса.
Налево, при въезде в Дагомыс, на обращенных к морю, залитых солнечным светом склонах холмистых предгорий тянутся кудрявыми ровными рядами чайные деревца. Это плантация совхоза Дагомыс. Душистый кубанский чай уже завоевал широкую известность своим прекрасным ароматом и вкусом.