И княжеских сынков,
Что ворвались в мой дом,
Арканом я скрутил
За боевым седлом.
Уносит конь меня,
Куда дороги нет.
У сказочных морей
Лежит мой смелый след.
Туда пути не знал
Ни воин, ни абрек.
Аушеджедж[19] встречал
Меня у бурных рек.
Отыскивая брод,
Я вижу при луне
Сквозь пену быстрых вод
Уснувших рыб на дне.
Плывет передо мной
В струе рогатый сук:
Повесил я на нем
Кольчугу, меч и лук.
Водителем своим
Горды мои друзья
И знают, что в бою
Их не покину я.
Приказа дважды я
Не стану повторять:
Двух кровников кладу
Я на одну кровать!
Кольчуги чешуя —
Привычный мой наряд,
И под моим плечом
Ворота прочь летят!
Нет! Помню я отца,
Мне дорог дом родной!
Зачем же, мать, скажи,
Укор жестокий твой?
Пусть Тамовы — князья
И все их уздени,
Пока не грянул бой,
Свои считают дни!»
3
«Ха-хай! Мой милый сын,
Мой сокол молодой!
Не хочешь слушать ты
И матери седой.
Отец твой был тфокотль,
Он был могуч и прост.
В родную землю он,
Как дуб, корнями врос.
Пахал и сеял он,
И пахарю почет —
Мозоли крепких рук,
Лица соленый пот.
Отец на рукоять
Высокий клен срубил,
Оправил в светлый рог
Зубцы любимых вил.
Лопата у него,
Как горный снег, бела:
Из ясеня она
Оттесана была.
В запряжке у отца —
Два парные быка:
Круты рога быков
И пеги их бока.
Проходят по росе
Быки, не торопясь,
И под дождем идут,
Не оступаясь в грязь.
И стоил цю-быка[20]
Для молока бурдюк.
С решетками арба —
Что княжеский сундук.
Когда отец твой гнул
Колеса для арбы —
Зови колесников
И мастеров любых!
Был обод колеса
И ровен, и упруг.
Не верили глазам
Мужи, столпившись вкруг:
Сомкнулись два конца,
И обод впрямь готов —
Ни стыка не видать,
Ни долота следов!
Острей, чем у отца,
Не сыщешь топора,
И долбня у него —
Сраженный бурей граб.
Свалив столетний дуб,
Он сделал острый клин,
А свить веревку так
Не мог бы даже джин[21]
Была, как птичий пух,
Веревка та легка,
Задорины на ней
Не чувствует рука.
Бывало, твой отец
Впряжет в арбу быков
И едет в дальний лес,
Чтоб нарубить нам дров.
Вершина чинаря[22]
Суха, обнажена,
Высоко в облаках
Над зеленью видна.
И с клекотом глухим
Орлы слетают к ней,
Кружит там над гнездом
Семейство журавлей.
К орлам и журавлям
Поднявшись в высоту,
Отец твой топором
Снимал вершину ту.
Ее на черенки
Он мелко разрубал —
И вот уже полна
Широкая арба.
Работу кончил он,
Но вспомнил вдруг меня
„Хорошая нужна
Растопка для огня.
Чтоб ей не привелось
С трудом очаг раздуть,
Чтоб ей не надорвать
В сырую осень грудь!“
Так говоря себе,
Охапками берет,
Сухой орешник он
И поверху кладет.
Веревкою затем
Увязывал он воз
И с песней на губах
Дрова домой он вез.
Он едет впереди
На вороном коне,
И радостно встречать
Такого мужа мне.
В наряде лучшем я
Жду мужа у ворот
И слышу, как в пути
Он весело поет.
Но вот его коня
Держу я в поводу
И пегих двух, быков
К соломе я веду.
И в золото рога
Окрашены зарей,
И в золоте — стога
Соломы просяной.
И муж проходит в дом,
Обняв меня рукой,
В кафтане золотом,
В папахе золотой.
Когда идет легко
Он в комнату мою,
Я золотой ковер
Бросаю на скамью.
И режет твой отец —
Ведь стол готов уже! —
И пасту[23], и шашлык
Своим ножом — франдже[24].
Он ел и пил, смеясь,
Смотрел он мне в лицо
И черные усы
Закручивал в кольцо.
Огонь любимых глаз
Мой поднимает дух,
И бились, как одно,
Сердца супругов двух!
Мой сын! Ты позабыл
Обычаи отца,
Забыл, что у князей
Змеиные сердца.
Опомнись, милый сын!
Смотри, не пожалей,
Когда они придут
За головой твоей!
Подобен будь отцу
И в час тот роковой
Их встреть лицом к лицу,
Не повернись спиной!»
4
«Нет! Помню я отца,
Мне дорог дом родной!
Зачем же, мать, скажи
Укор жестокий твой?
Пыль к небу поднялась,
И гул стоит в степи:
Войска двух ханов там
Готовы в бой вступить.
Как стадо быстрых серн,
За днями дни бегут,
Но ханские войска
Друг друга стерегут.
Труслив, как заяц, хан,
В сердцах князей — боязнь!
На воинов таких
Тфокотль глядит, смеясь.
Я на лихом коне
Взлетаю на курган,
Три тени вдалеке
Видны мне сквозь туман.
Три княжеских сынка
Трусят на клячах в ряд,
Заметили меня
И тихо говорят:
„Тфокотля без труда,
Подкравшись, мы убьем,
Коня его и лук,
И добрый меч возьмем,
И шапку, И кафтан, —
Ведь мы, князья, бедны! —
Красивого коня
Сменяем на штаны![25]“
Их речь — шакалий визг!
Врагам и невдомек,
Что первым быть в бою
Давно я дал зарок!
На княжеских сынков
Я словно не гляжу,
Но лук тугой в руке
Под буркою держу.
Три жала в их сердца —
Три острые стрелы —
Бесшумно и легко
Летят из синей мглы.
Тфокотля меток глаз,
Не дрогнула рука —
И падают с коней
Три княжеских сынка!
Слезаю я с седла,
Мой меч разить готов:
Три чуба взмах один
Срезает с их голов.
Примятая трава
Туда, где кончен бой,
Уорков подлых трех
Приводит вслед за мной.
В чувяках без подошв
И в шапках набекрень,
Они едят и пьют,
Бахвалятся весь день.
Намочены вином,
Обвисли их усы,
Слезятся их глаза
И в радуге — носы.
Уорков — пьяниц тех,
Всю злую их родню
По праву, в двух словах,
С пустой копной сравню!
Так, скрывшись под намет,
За чашей круговой
Ведут они войну
И с пивом, и с бузой.
Но буркой машет ночь,
Уорки все храбрей,
И вот уже они
Седлают лошадей.
Как волки, скачут в степь
(Уорк готов всегда
Погибшего бойца
Ограбить без стыда!).
И, отыскав тела,
Что я покинул там,
Друг другу говорят:
„Почет и слава нам!
Отваги большей нет,
Нет подвига честней!
В бою сразили мы
Трех вражеских князей!!
Изодранный бешмет
Джигиту не к лицу:
Богатый их убор —
Награда удальцу!
Черкески, бурки их
И резвых трех коней
Мы сделаем теперь
Добычею своей!“
До нитки обобрав
Простертые тела,
Они понурых кляч
Берут под удила.
И, возвратившись в стан
Из вылазки ночной,
Терзают уши всем
Крикли