Был последний день апреля, дождливый и холодный.
Я работал в лаборатории зоологической станции, где находится моя временная квартира. Кто-то постучал в дверь, и на пороге показался незнакомый человек. Он был невысок и слегка сутуловат. Энергичное худощавое лицо вошедшего освещали умные, внимательные глаза.
— Логинов, — представился он и снял промокшую кепку. У него оказались очень светлые, с заметной сединой, аккуратно причесанные волосы.
— Где здесь можно положить вещи?
Я указал, и Логинов сбросил с плеч тяжелый рюкзак и снял мокрый прорезиненный плащ. Обут он был в обычные для здешних жителей сыромятные поршни, из которых сейчас при каждом шаге, шипя и чавкая, брызгала вода.
Владимир Васильевич Логинов, зоолог, аспирант Московского университета, только что пришел из Хамышков, проделав пешком добрых двадцать пять километров под дождем. Там, в своем «штабе», на квартире местного охотника, он оставил запасы консервов и целый арсенал ловушек для кротов. Владимир Васильевич готовит кандидатскую работу по биологии кавказского крота и вот уже несколько лет собирает материал в государственном заповеднике и предгорьях.
Я еще раньше слышал от наблюдателей заповедника о московском студенте «Володе», который с рюкзаком за плечами, с грузом капканчиков и консервов ежегодно уходил в горы и оставался там месяцами один или вдвоем с товарищем, но чаще всего один: не все выдерживали его походы.
Срезанные им опытные площадки и пепел его бивуачных костров встречали от подножья до самых снегов — на крутых склонах Тыбги, Джуги, Джемарука, Большого Бамбака и многих других гор. Он был весел, неприхотлив и бесстрашен.
Так вот он какой, этот легендарный Володя, старый член партии, красногвардеец, недавно студент, а теперь — молодой советский ученый.
Я иду вместе с Владимиром Васильевичем к поляне Сохи. Логинов собирается разведать свое кротовое хозяйство: посмотреть, как ведут тебя кроты, и не поднялись ли ближе к поверхности земляные черви и личинки, глубоко зарывшиеся в почву на время зимних холодов.
По сторонам тропы и на самой поляне все бело: расцвели фруктовые деревья — терн, и черемуха, и кислица, и груша.
Белым душистым цветом облиты поляны, поросшие черемшой. Но любопытно: листья черемши объедены животными, а цветы не тронуты.
Вооруженный саперной лопаткой, Логинов снимает пласты земли. Оказывается, кроты достаточно обеспечены пищей: черви держатся неглубоко и встречаются в изобилии.
Владимир Васильевич говорит, что американские исследователи неправильно считают, будто крот выходит из норы за травой для выстилания гнезда. На самом же деле он подгрызает корни растений изнутри хода и втягивает растение к себе. Другую ошибку допускает Динник: по его словам, кавказский крот не имеет никаких следов подкожных глаз. В действительности кавказский крот в этом отношении ничем не отличается от других видов. У него, как и у всех кротов, имеются скрытые зачаточные глаза.
Высоко в горах Логинов знакомился с жизнью замечательного зверька — снежной полевки. Снежная полевка, подобно алтайскому сеноставцу, собирает на зиму запасы, складывая их в «стожки» между камней вблизи своих нор. Такой стожок весит пятьсот-шестьсот граммов.
…На обратном пути проходим мимо сладкой груши, которую осенью прошлого года каждую ночь навещал медведь. Между белым грушевым цветом и листьями торчат обломки искалеченных медведями веток, и на морщинистой коре толстого ствола до сих пор заметны длинные и глубокие царапины, оставленные когтями взбиравшегося к кроне косматого любителя сладких груш.
Над фруктовыми деревьями ныряющим полетом проносятся в синеве золотистые щурки. Они охотятся за дикими пчелами, собирающими медоносную пыльцу.
Киша — Гузерипль — Даховская, 10–11 маяВозвращаюсь на Гузерипль. С гор, сверкая и гремя, мчатся потоки. Внизу, вся в белой пене, бурлит Киша. Скорость ее течения весной больше двадцати километров в час.
Со скал над Кишой сорвался облачком черного дыма рой диких пчел.
Леса вокруг осыпаны белой душистой метелью. Листья бука достигли полного роста. Их блистающие зеленые ладони обращены к солнцу. Рододендроны — в крупных фиолетовых цветах. Желтеют еще не распустившиеся бутоны азалии.
Через высушенную солнцем дорогу переполз черно-красный змееныш, оставляя в пыли извилистый след.
…На следующий день еду на Хамышки и Даховскую и дальше на Хаджох. На вершинах стремительно тают снега. Кипит и бешено скачет в бездонных ущельях полноводная Белая, взмахивая гривой над камнями. Зелено-белое колесо Топорова водопада с сумасшедшей быстротой кружит и ставит «на-попа» кряжи.