— Что ж, по-вашему, надо академию закончить, чтоб в шпионы попасть?
Этот спросил:
— А ты, малый, как думал?.. На дурнячка? Ут такую бандуру, как у тебя, взял, наушники надел — и уже сразу тебе шпион?.. Нет, брат!..
— Да чего ты с ним разговариваешь? — кинул другой как-то совсем уже небрежно. — Пошли, что ли?
А я вдруг подумал, что могу еще, чего доброго, заплакать.
Вид у меня был, наверно, совершенно убитый, не знаю, может быть, поэтому третий сказал, словно посочувствовал:
— А то заберем?.. Ладно уж!
Маленький, ладный дедок с аккуратным, как будто точеным лбом и с седыми прядками на нем, поскреб подбородок и задумчиво сказал, как будто вслух размышляя:
— Отчего не забрать?.. Можно! Заодно уж, если сам желает провериться.
— А вот фигу! — сказал я, боясь упустить момент. — Вот, пожалуйста!
И протянул деду справку.
Он смотрел ее долго-долго, потом передал другому, а на меня глянул с уважением, пригладил на точеном лбу прядки и учтиво сказал:
— Конечно, не будем мешать. Наука — разве не понимаем?.. Нельзя поинтересоваться, что за машинку такую испытываете?
— Да ничего мы не испытываем, — сказал Никола. — Недра ищем!
— Каки таки недра? — спросил другой, невзрачный человек с большим красным носом. — Эт чо за чудо, если не секрет?
— Да ничо, — сказал Никола. — Просто недра — это что в земле и что под землей...
— Не будем мешать, — сказал дедок, поклонившись слегка на манер нашего шефа.
— Идите, я тут побуду, — сказал им Никола и почему-то вздохнул. — Побуду тута.
Он сел, привалясь спиной к трухлявому пеньку, и вытянул ноги — протез при этом Никола умащивал на траве гораздо дольше.
Я сложил справку, вздохнул и надел наушники.
— Эй, — услышал я сквозь резиновые прокладки и обернулся. — Ну брось на минутку, брось на минутку, — заговорил Никола. — Одни ученые кругом, понял? А ты посиди с человеком, право дело!.. Ты посиди!
Я бросил на траву брезентовую куртку и прилег рядом.
День был теплый и солнечный.
В очень голубом небе недвижно висели белые с неяркими синеватыми тенями облака. Над вершинами берез неподалеку, над зелеными пиками елей стояла светлая тишина, только рядом в разбухающей от соков траве то там, то здесь путались и недовольно жужжали шмели.
— Вернуся я, наверно, в отряд, — сказал Никола, посматривая на меня так, словно ждал какого совета. — Вернуся. Чего тут зря ноги бить? А там меня уважают. Ведь уважают?
— Что ты, Коля, какой разговор! — сказал я и про себя добавил: «Фотографию обещали повесить на Доску лучших...»
Сказать, не сказать?..
А Никола посмотрел на меня печально и снова, как будто испытующе, проговорил медленно и осторожно:
— Фотографию вот... на Доску... где самолучшие.
— Ну да, — обрадовался я, — фотографию... Я сам слышал.
— А чего мне здеся?
— Конечно, — вслед за ним рассудил и я. — Чего тут?
— Рус, сдавайся! — дурным голосом закричали рядом.
Мы с Николой повернули головы. Держа лезвие у пояса и направив на нас топорище, со зверской рожей шагал к нам Нехорошев Юрка.
— Когда ты уже перебессися? — осудил Никола. — Сдавайся ему... А по соплям?
— Вот тебя схороним, перебесюсь, — пообещал Юрка.
Я спросил:
— Зуб так и не нашел?
Юрка мотнул головой.
— Жалко. Шестьдесят, ты говорил?
— Да ну, ты придумал! — заорал Юрка. — Копейка ровно! Расплющил — и носи на здоровье! Хочешь, я тебе сделаю?
— Да ну, зачем?
Юрка присел тоже и другим, совершенно нормальным голосом грустно сказал:
— Вообще-то зачем она тебе, фикса? Никто не заставляет.
— А тебя кто заставляет?
— Ну ты, кентяра! — снова заблажил Юрка. — Много будешь знать, пала, скоро, подохнешь...
— А я вот совсем и не потому, что деньги большие, — негромко проговорил Никола, глядя на меня снова почему-то очень печально. — Не потому...
Сидел он, склонив голову набок, тихонечко как-то сидел, как будто к самому себе прислушиваясь. Кепка висела у него на колене; и странно было над смуглым его от загара лицом, над лоснящимся, широким по-утиному и чуть приплюснутым носом, над коричневыми морщинами на лбу, странно было видеть бледную синеватую лысину с прилипшими к ней полуседыми волосами.
— Не потому, что деньги, — повторил Никола. — Ну что деньги? Что?.. Есть у меня дома сберкнижка? Есть. И кассирка знакомая: когда выпивший, ни за что не выдаст... «Это, — говорит, трудовой вклад, Николай Федотыч!..» Бог с ними, с деньгами! А вот чего-то вот такого хочется. — Никола сунул руку за пазуху, погладил под рубахой. — Крутит тута и крутит... Чего вот человеку надо, а? Эх, знать ба!..
Мы с Юркой промолчали.