Не успел я еще и шага сделать от наступавшей воды, как его шлепнуло о гальку у моих ног, и привставать он начал, явно покачиваясь.
Я живо забрал его в руки и уже не спешил отпускать; теперь мне казалось, что дело это не такое простое — отпустить нырка. Чтобы взлететь, ему нужна длинная пробежка по воде, — но как ему выбраться на такое место, где бы он мог хорошенько разбежаться?
Слабели раз за разом удары волн, и, когда наступило короткое затишье, я кинул утку, пытаясь забросить ее за ту невидимую черту, которая уже отделила бы ее от коварных прибрежных гребней... Не тут-то было!
Скоро нырок снова барахтался у моих ног, оскользался на мокрых камешках, и я снова приподнял его и легонько прижал к себе: выходит, опять я что-то упустил... Что? Может быть, надо сделать наоборот — перебросить его через самую большую волну, когда та станет откатываться назад? И пусть волна утащит нырка подальше, туда, где он сможет вырваться из прибоя уже без посторонней помощи.
И опять я выждал, и слегка размахнулся, и бросил.
Как его, бедного, снова швырнуло на берег!
Мне стало так неловко, словно все это я проделывал нарочно, и, снова поймав нырка, я незаметно глянул туда и сюда: нет ли кого за моею спиною? Не смотрит ли кто-нибудь с балкона?
Судорожно пытался я вспомнить что-либо о прибое, что помогло бы спасти нырка, да только где там!
Может быть, дать отдохнуть ему чуть подольше?
И снова он очутился на берегу.
Оставить его здесь и уйти? Его схватит первый, который появится на берегу, мальчишка. Подождать тут, понаблюдать, чтобы этого не случилось?
Теперь я уже не стал брать его в руки. Распластавшись, нырок лежал у меня под ногами.
Шея с нахохленными перьями беспомощно вытянулась во всю длину, тонкие ноги были судорожно откинуты. Желтый клюв ему, казалось, сомкнуло отчаяние, и карий глаз уже начал стекленеть — жили только худенькие птичьи бока, которые то неравномерно вздымались, а то подрагивали.
На утку жаль было смотреть.
Вот ведь какое дело, думал я про себя, есть же, наверное, какой-то закон прибоя, какая-нибудь, может, хитрая, а может быть, и простая теория, зная которую, конечно же, несложно отправить нырка обратно в море... Но неужели нельзя все рассчитать так вот — чутьем, на глазок?
Я снова стал оглядываться — и посмеиваясь над тем положением, в которое попал, и одновременно стыдя себя за то, что совсем замучил маленького нырка.
По берегу шел высокий человек в синем спортивном костюме и с полотенцем через плечо. Показалось, что еще издали он с осуждением посматривает мне под ноги, и мне сделалось стыдно, захотелось и оправдаться, и, может быть, посоветоваться.
Человек подошел уже совсем близко, и я слегка качнулся ему навстречу:
— Понимаете, какое дело...
И тут скорее почувствовал, чем увидел, какое-то движение у себя под ногами.
Я посмотрел вниз.
Отчаянно покачиваясь с бока на бок, нырок топотал к морю. Немножко пробежал по воде, ударился грудкой о волну, закачался, и мне вдруг стало ясно, что он уже там, за этой невидимой чертой, которую он до этого так долго не мог преодолеть.
— Вы что-то хотели спросить? — раздался позади меня глуховатый голос.
Я не знал, что теперь говорить, сказал сбивчиво:
— Тут был нырок...
Человек улыбнулся, и лицо у него стало доброе:
— Удрал от вас?
— Н-нет, я его не держал... Наоборот.
Тот насмешливо прищурился:
— Хотите сказать, что он вас держал?
Я тоже рассмеялся.
У меня за спиной опять заскрипела галька.
А я стоял и все смотрел на нырка, который что есть мочи удирал все дальше от берега.
Эх ты, говорил я себе, «теория прибоя»! Наверное, тут может быть всего лишь одна теория: не лезть с непрошеной помощью, не навязывать своей воли, если ты не знаешь с точностью, чего именно надо бессловесному зверьку или птице... И как знать, может быть, единственное, что можно позволить себе в этом смысле — это в самом деле постоять терпеливо рядом, чтобы никто их не обидел.
А помогут они себе сами.
ЖУРАВЛИНАЯ СТАЯ
Ю. Сбитневу
К другу своему Ивану Яковлевичу я приехал явно не вовремя. Он сокрушался:
— Ну, что бы тебе прикатить денька три-четыре назад? И погода стояла какая, и со временем у меня было посвободней. А теперь морозец нам все карты спутал: ни картошку, ни свеклу не убрали, да и овчарни как следует к холодам подготовить не успели. Вот денька три-четыре назад...
— Да, конечно, — попробовал я поддеть его. — Тогда о зиме еще можно было не думать...