— Милан, а ты что думаешь?
— Мы с Янко останемся, посмотрим, что будет.
— Раз так, вот вам мой револьвер, пользуйтесь. Больше я вам ничем не могу помочь.
— Спасибо, Ягош, и дай бог, чтобы Бечир слово сдержал!
— Брось, Милан, не валяй дурака!.. Какое еще там у Бечира слово!.. Я не на слова его польстился, только и надеюсь, что детей моих оставят в покое, когда меня не будет.
Они вышли из пещеры и остановились, ослепленные солнцем и снегом. Словно ожил каменистый простор перед ними, напоминавший заброшенное кладбище с хаосом поверженных, покосившихся надгробий. В морозной сияющей дымке маячат головы, щетинятся винтовки, гудят голоса, нарастает шум. Раздаются восторженные крики «ура» вперемежку с итальянским «bravissimo», к Бечиру бегут поздравлять с победой, одержанной без крови. Восхваляют его отца, дядьку и деда, вспоминают боевые подвиги. Вскидывают винтовки, палят в небо, прославляя победу, откуда-то срывается стая ворон и принимается каркать. Взмывает песня:
Ягош воткнул винтовку в снег и так оставил. Напуганная поднявшимся шумом, Евра схватила мужа за руку и на минуту заслонилась его плечом. И только потом увидела, что на них никто не смотрит, словно не замечая. Узкой стежкой люди проходили мимо, сталкивая их в снег. В конце концов Ягошу пришлось зайти в целину у обочины. Он утоптал в снегу небольшой пятачок для себя и для Евры, и так они стояли, отделенные от всего — от проторенной тропы, от всех людей, ненужные, незваные, как будто невидимые.
— Это они нас нарочно унижают, — сказала Евра.
— Ну и пусть, тебе-то что. Потом мы их тоже унизим.
— Когда потом?
— Когда с той стороны придем.
Шум и гвалт, отраженные скалами, проникали в пещеру, где оставались Милан и Янко, первый раненый, второй изнуренный болезнью. Янко разболелся, а вернее, просто надорвался под непосильным грузом как раз накануне той ночи, когда выпал первый снег. Они спустились с Ягошем в Бистрицу пополнить запасы муки. Набрали два полных ранца и стали карабкаться по круче Спиндируши. Торопились обогнать первую белую порошу, но переусердствовали. Непривычный и ослабевший Ягош быстро выдохся, и Янко взял на себя его ношу. Они преодолели подъем и добрались до загона, что возле Забойского озера; Янко был весь в испарине и не мог двинуть пальцем.
Они залезли в сено, передохнуть до рассвета, а потом остались до полудня, и до ночи, да только, похоже, Янко от той усталости никогда уже не сможет отойти до конца своих дней.
— Давай, Милан, покончим с собой, испортим им праздник!
— Наложить на себя руки, — сказал Милан, — значит перечеркнуть все, что было сделано до сих пор.
— Что ты предлагаешь?
— Возможно, стоит согласиться с Бечиром. Тогда они пощадят Евру и Мираша, а то и Джорджие с Ягошем, если повезет.
— Пошли, истомило меня это ожидание.
Когда они выбрались из пещеры и остановились, на мгновение ослепленные светом, гвалт усилился, в нем уже преобладали издевательские выкрики:
— Ага, вон и заводилы выползли!
— Эй, бросайте там свои бабахалки, не ваше это дело с ними якшаться! Оружие не для трусов и выгребных дел мастеров!
— Что же это ты, непобедимый Янко Видакович, так оконфузился?
— Это не Янко, а одно недоразумение какое-то!
Отобрали у них винтовки, гранаты, револьверы, штанины у Янко ощупали до самого низа, обшарили всего, не скрыл ли гранату или бомбу. Весть о том, что на Быстрых Водах погиб взводный Алекса Вукович из Штитарицы, к этому моменту широко распространилась — четники поклялись еще до ночи отомстить за его смерть. С другой стороны, пронесся слух: Бечир не дает этих трогать, хочет предать суду.
Пока спускались с Гряд, перекинулась тень через Добриловину и стала подниматься снизу им навстречу. На поляне у монастыря к пленным подвели Джорджие и Мираша. Четники загорланили песни, заплясали на снегу, закружились в коло. Самые ретивые, жаждущие мести, человек с десять, отделились от общего хоровода. Во главе — Новак Ёкич и Драгутин Медо, они считали себя обойденными с тех пор, как Бечир перехватил инициативу в свои руки. Взяв наизготовку куцые итальянские карабины с примкнутыми штыками, они рвутся без промедления окрасить их кровью. Тут перед ними вырос сам Бечир Томович: орет, допытывается, где они раньше были, когда их геройство пригодиться могло?.. Бечира толкнули в грудь, так что он пошатнулся, но устоял и с дороги не сошел. Его толкнули во второй и в третий раз, только он решил стоять насмерть: им слово дано, затронута честь, он никого не подпустит к пленным, пока у него голова на плечах держится…