Все бессмысленней, все хуже.
Сердце вымерзло от стужи,
И дровами не помочь.
2. «Куда мне, деревенщине…»
Куда мне, деревенщине,
До городских услуг, —
Но где ж такая женщина,
Чтоб почитала вслух,
Чтоб прочитала сказочку,
Веселую до слез,
А я ей — без указочки —
Все б рассказал всерьез.
3. «Вот она — дорога торная…»
Вот она — дорога торная,
Вот она — твоя расплата:
Не помогут ни снотворное,
Ни больничная палата.
Все равно душа измаяна,
И живет она во мраке,
Как собака без хозяина
И хозяин без собаки.
4. «Хоть не один лежишь без сна…»
Хоть не один лежишь без сна —
Другие тоже вроде,
А на миру и смерть красна,
Как говорят в народе.
А там, где был здоровых суд,
Там — по своей природе —
Стакан воды не поднесут,
Как говорят в народе.
5. «Не потому, что опустились руки…»
А. Т. Чивилихину
Не потому, что опустились руки,
А вышло так, что в горестной разлуке
Я не довел работу до конца.
Мой старый друг! Я вспомнил на мгновенье
Зловещее твое стихотворенье:
«Когда ожесточаются сердца».
1962
Глава, не вошедшая в поэму «ГОРОД В ГОРАХ»
Как далеко до Азии.
Деревья
Всю ночь бушуют на снегу седом.
В Елизаветине,
В глухой деревне,
Литфонд мне приготовил стол и дом.
Наполнил лампы светлым керосином,
И, наконец,
Желая мне добра,
Хотел, чтоб я писал пером гусиным,
Но я не отдал вечного пера.
Вы знаете —
Само понятие «вечный»
Приятно для поэта.
Что-то в нем
Горит в годах эпохи быстротечной
Честолюбивых замыслов огнем.
И вот теперь мы не в своей тарелке,
Когда природа шепчет нам хитро:
— Нехорошо, чтоб вечные безделки
Писало вечное твое перо.
Прислушайся, усилий не жалея,
К зеленому изделию «Прометея»,
Оно скрипит тебе в тиши ночной:
«Уж если ты вооружился мной,
Раскинь мозгами, милый человек,
Пиши надолго — если не навек».
Как хорошо болтать на эту тему,
Когда заря зажгла свои огни.
А севшему впервые за поэму
Не избежать излишней болтовни.
Что ж, болтовней залечиваешь раны.
Я не имел — в коротеньких стихах —
Возможности поговорить пространно
И о своих
И о чужих грехах.
А тут валяй, дружище, днем и ночью
Не упускай возможности такой.
И водит дьявол болтовни, как хочет,
Поэта неуверенной рукой.
Но меру знай:
Смиряй свои мечты,
А то совсем заговоришься ты
И сможешь уподобиться поэту,
Который тем обрадовал планету,
Что, чудною невинностью влеком,
Любимую свою назвал «дубком».
Да это что!
Я знаю поименно
Тех, поднятых случайною волной,
Братишек, окружающих знамена
Еще доходной лирики блатной,
Явившихся незваными гостями
В военный лагерь,
Приглашая нас
Сменить ремень на поясок с кистями,
Винтовку бросить — и пуститься в пляс.
Мы помним их,
Когда у самовара
Затренькает зловещая гитара
Или жаргон бесстыдно воровской...
Нет, братцы, нет.
Уж лучше Луговской.
А лучше — мне подумалось —
Движенье
Той молодежи, рвущейся вперед,
Что не продаст республику в сраженье
Не хнычет в жизни
И в стихах не врет.
Мир хорошо, по-моему, устроен.
Я — за него.
И я веду к тому,
Что вот уже — не двое и не трое
Теперь любезны сердцу моему.
Вы скажете —
Январскою тоскою
Полемика пустая рождена,
И автора коснулась седина,
И он смешон с наивностью такою,
Короче —
Груз ему не по плечам,
И, на обратной стороне медали,
Заметно всем, что это нервы сдали,
Что душу тратит он по мелочам.
И многое еще у вас найдется,
Чтобы совсем унизить стихотворца.
Друзья мои!
Вас хлебом не корми,
А дай поиздеваться над людьми.