Тумбочка у постели — в знак того, что поклонницы никак не желали отречься от писателя, — была сплошь уставлена цветами. Арон усадил Сильвию так, чтобы цветы служили ей фоном.
— Можно начинать? — спросил Я. Надь. — Итак, дорогие телезрители, разрешите представить вам доктора Сильвию Фройнд. Она сидит у моей койки, так что вы имеете возможность одновременно видеть двух главных действующих лиц нашего фильма. Один из них больной — это ваш покорный слуга, моя партнерша Сильвия Фройнд — врач. Распределение ролей предельно простое и четко ограничивает круг наших обязанностей. Мой долг — достойным образом довести до конца начатое мною дело, ее миссия — стойко и самоотверженно бороться за мою жизнь. Как и было условлено заранее, мы постараемся не нагонять на вас, дорогие телезрители, ни страх, ни скуку.
— Простите, — вмешалась Сильвия. — Я — врач, и для меня не существует никаких других соображений, помимо одного: стремления вылечить больного. Надеюсь, что эти мои попытки в самое ближайшее время увенчаются успехом.
— Я тоже надеюсь. Но если этого не произойдет, то вам придется следовать нашему неписаному сценарию.
— О каком сценарии может идти речь? Не забывайте, что мы находимся не на телестудии, а в больничной палате.
— Поверьте, Сильвия, в этих тонкостях я разбираюсь лучше вас. Предсмертная драма тоже разыгрывается по законам драматургии. Я нахожу излишним все это множество аппаратуры, мне не хотелось бы, чтобы в наш драматический диалог вмешивалась техника. Представьте себя на месте телезрителей, которых интересует не совершенство медицинского оборудования, но судьба двух людей, которые вступили в рукопашную схватку с невидимым врагом.
— Отказавшись от достижений современной медицины, я причинила бы вред в первую очередь вам.
— Вы оказали бы мне только пользу, Сильвия, оставив меня один на один со смертью.
— Если я вынуждена буду сложить оружие, вы так или иначе останетесь с нею один на один. Но какой смысл сейчас говорить об этом?
— Видите ли, до меня дошел рассказ об одном больном, которому в течение четырех недель искусственно продлевали жизнь. Хочу заранее заявить, что мне такой услуги не требуется.
— Мы называем это реанимацией. В определенных случаях такая мера вызывается необходимостью.
— Да поймите же, Сильвия, тогда весь наш долгий, кропотливый труд пойдет насмарку. Фильм не выпустят на экраны, если зрителей от него будет бросать в дрожь.
— Выходит, я должна из-за вас лишиться диплома?
— Знаете этот бородатый анекдот: миллионер обращается в полицию с жалобой, что ему не разрешают побираться на улице?
— Знаю.
— Тогда почему вы не разрешаете мне умереть, Сильвия?
— Не острите попусту, Я. Надь. Лучше скажите, что вам от меня нужно.
— Человек существует, покуда он мыслит. Давайте договоримся, что, если я потеряю сознание, вы оставите меня в покое. Не подвергнете меня реанимации, не станете подключать ко мне все эти аппараты и приборы, словом, позволите мне до конца сыграть роль своими силами, без посторонней помощи.
— Этого я не могу вам обещать.
— И как вы собираетесь со мной поступить?
— Точно так же, как и с любым другим больным.
— Даже если зрелище будет ужасающим?
— Да, если мое вмешательство окажется необходимым.
— По-вашему, лучше уж пусть наш фильм так и останется законсервированным?
— Да.
Сильвию вызвали из палаты, спор был прерван.
— А ты говорил — будет как шелковая! — не удержался от подковырки Арон, когда приятели остались одни.
Однако Я. Надя нелегко было сбить с толку.
— Но волнуйся, дружище, — ухмыльнулся он. — Последнее слово всегда остается за умирающим.
Я. Надь не успел пояснить, каким будет его последнее слово, поскольку в эту минуту вернулась Сильвия. Она настежь распахнула двери палаты. Вошли двое санитаров с носилками. Опустили носилки и переложили на постель вновь поступившего больного. Сильвия принялась считать у него пульс и решительным жестом выставила телевизионщиков из палаты.
— Приходите завтра ровно в половине одиннадцатого, — крикнул им вслед Я. Надь.
Сильвия со стетоскопом в руке наклонилась к больному. Телевизионщики, выходя, бросили прощальный взгляд на прекраснейшую грудь в мире.
Я. Надь умер на следующий день к вечеру, умер в точном соответствии со своим замыслом: эффектно, как и подобает киногерою, избежав и долгой агонии, и какого бы то ни было врачебного вмешательства. Последнее слово осталось за ним.