Я не испытываю жалости. Я думаю о самом себе — в присутствии мертвых я не могу думать ни о ком другом, кроме как о себе. Я хотел бы кончить жизнь, как ту фразу, в конце которой стоит точка; я хотел бы, чтобы рядом со мной тоже какое-то время постоял кто-то, без сострадания, без жалости и умиления, с легкой завистью в сердце.
ПЕСНЯ
Сочинителя песен звали Енэ Янасом. Судьба свела нас после прорыва русских, потому что его батарею разбили, а я под Николаевкой потерял свою часть. Мы прошли вместе километров триста, изредка подсаживаясь на попутный транспорт, а больше пешком, по снегу, по льду, всегда под огнем противника, пока наконец около Белгорода его не скосило короткой очередью.
До той поры я не представлял, как сочиняют песни. Кто бы мог подумать, что это такое простое дело! Из Янаса песни так и перли, лились, били струей, как родник из-под земли. Что бы он ни увидел, что бы ни услышал — все моментально становилось песней, со словами, рифмами, мелодией. Оставалось только придумать название.
В песню попал жестяной бидон с повидлом, который мы откопали из-под развалин разбитого снарядами склада. Встретился нам какой-то мост, который, можно сказать, прямо у нас под носом взорвали партизаны. А когда мы перебирались через реку под разрушенным мостом, по льдинам, Енэ Янас уже напевал:
Я все допытывался, как это у него получается. А он говорил, что и сам не знает. Я выспрашивал, сколько песен он сочинил. И этого он не знал. Может, три тысячи, а может, четыре…
Уже показался Белгород, когда начал падать снег. Я надвинул поглубже ушанку, но все равно слышал, как напевает Янас:
Послышалось пять щелчков. Пришел конец Янасу, осталась неоконченной песня.
Иногда она приходит мне на память. Я пытаюсь ее продолжить. Ломаю голову, подбираю рифму к слову «снежинка». Но напрасно. Каждый из нас умеет делать что-нибудь такое, что после него не способен завершить никто другой. Так уж оно повелось.
ДОМОЙ
Девочке едва исполнилось четыре года, и, конечно, воспоминания ее были расплывчаты, но мать, чтобы довести до сознания ребенка грядущие перемены, подвела дочку к ограде из колючей проволоки и издали показала ей эшелон.
— Что же ты даже не радуешься? Этот поезд повезет нас домой.
— И что тогда будет?
— Тогда мы вернемся домой.
— А что значит «домой»? — спросила девочка.
— Это там, где мы жили раньше.
— А что там есть?
— Помнишь своего мишку? Может, и куклы твои целы.
— Мама, — спросила девочка, — а дома тоже будут охранники?
— Там — нет.
— Значит, оттуда можно убежать?
ВСЕГДА ЕСТЬ НАДЕЖДА
— Постройка склепа обойдется недешево, — заявил служащий. — Особенно на центральной аллее.
— Совсем не обязательно на центральной, — сказало заинтересованное лицо. — Главное, чтобы он был зацементирован.
— Зацементирован? — изумился служащий. — Это необычно. Но, впрочем, возможно.
Он отложил в сторону отпечатанный прейскурант и на листке блокнота быстро подсчитал: склеп только цементированный, даже без надгробного памятника и на боковой дорожке влетал в кругленькую сумму. Однако заказчик заявил, что это несущественно, и стал в раздумье грызть ногти.