С горняком, в котором я увидел Атласа, мне пришлось в скором времени вместе работать; я уже говорил, что избавился наконец от своего провожатого и провел смену в шахте с одной бригадой, и Мартин Г. стал моим бригадиром. Я увидел в нем еще не одного мифического героя; засекая забой, он был Гераклом, впрочем, он был им и когда еще только поднимал молот.
Но об этом я еще расскажу.
Покинув лавку ювелира, я направился в гостиницу, где квартировал; но едва я переступил порог комнаты, как меня снова погнало из дому; у меня возникло желание, нет, то было не желание — меня непреодолимо тянуло на территорию рудника, несмотря на сумрачность раннего ноябрьского вечера и вопреки уверенности, что я, проблуждав несколько часов в нетерпеливом ожидании найти что-нибудь, всего-навсего повторю тот путь, что уже дважды проделал днем.
От центра города — два, от моего жилья три километра; я надел пальто и вышел из дому. Что я надеялся найти? Мою историю, вернее сказать — напасть на ее след. Она еще скрывалась в материи, и я рвался к ней, как рудокоп к руде. То есть я не знал, к ней ли я приближаюсь или только — опять-таки образно выражаясь — врубаюсь в пустую породу; я не знал, тут ли он вообще, этот пласт, — я снова оказался во власти медного царства и устремлялся, повинуясь, на его зов.
В таком состоянии не думаешь о времени дня, только вот час, признаться, был слишком неподходящий. Что мне нужно было на шахте? Я имел пропуск, позволявший мне входить на территорию предприятия, но меня могли спросить, что мне там понадобилось в такое время, и вот тут-то я приду в замешательство. Спуститься вниз, в шахту, я, разумеется, не мог, об этом я должен был бы уведомить заранее; рабочий процесс наверху — разгрузка вагонеток, разборка руды, перевозка — не столь интересен, чтобы о нем рассказывать еще и ночью; ворошить, бесцельно шатаясь, застарелые идеи — оно хотя привычное и небесплодное занятие, только у меня не было никакой идеи, одна маниакальная, нетерпеливая, можно сказать, даже ребяческая вера, что меня ждет история, и все дело в том, чтобы ее найти в нужный час, в нужном месте.
Итак, моя готовность найти историю взяла верх: я отправился в путь.
Горнорудное предприятие расположено на достаточном отдалении от города; его территория врезается в насыпь, образованную из шахтных отвалов, она примыкает с севера к гряде холмов, которые постепенно переходят в Гарц. Дорога, ведущая через предприятие, упирается в отвалы; окрестности теряются в полях. По обеим сторонам дороги старый поселок: прижатые друг к другу дома, желтые и красные клинкерные строения, одноэтажные, на две семьи, соответственно с двумя, расположенными рядом, входными дверями. Перед каждым входом три низкие ступени с изогнутыми металлическими перилами, которые придают им сходство с лестницей, в целом же строение своими массивными оконными ставнями, крупной каменной кладкой и узкими чердачными люками напоминает замок. Окна темные или занавешены; семь часов — время, когда, закончив ужин, сидят у телевизоров, собственно, продолжают сидеть, ибо сначала едят и смотрят, а потом смотрят и пьют. Внутри поселка четыре-пять фонарей; над воротами участка шахты яркий свет; с надшахтного копра уже ничего не было видно. Непроницаемая ночь; ни звезды, ни облачка. Я шагал и думал о ювелире, как он кивнул на черный полог, прикрывающий вход в мастерскую, — что это за образцы, о которых шла речь, и о каком размере оставалось договориться? Наверняка обручальные кольца, широкие, какие обыкновенно носят горняки, может быть, со скрытой гравировкой, возможно, без налога на золото, отсюда и таинственность. А что в качестве вознаграждения? Драгоценных камней здесь не находят, то ведь не Фалунские рудники, самое большее, что здесь попадается, — это кристаллы: черно-голубые или красноватые гипсы, хрупкие иглы на подушках песчаника, а также белая или голубая и красная кормовая поваренная соль в мелких взаимопроникающих кирпичиках, модельки поселений гномов. Еще находят окаменелости, отпечатки рыб пермского периода; я сам их видел не раз во время смены, правда в раздробленном виде, осколки, — при отбойке нет времени обращать внимание на вростки. Да ведь и они не дают знать о себе: лишенные пространственных измерений, это всего лишь образы в запечатанной книге сланца, чьи тонкие страницы раскрывает случайность — здесь в виде пневматического молота, который одновременно и разрушает их. Это всегда отпечатки одного и того же вида рыб: Palaeoniscus freieslebini, величиной с сельдь, задохнувшийся в тягучих известняках, с золотисто-фиолетовой чешуей, с большим глазом в золотом ободке, жадно хватающая пасть широко раскрыта, и бедное тело мучительно изогнуто кверху.