К сожалению, мои купания продолжались недолго — по вино того же Большого Скорпиона. Примерно через неделю, едва ступив на отмель, я увидел вдалеке снующие тени. Я не обратил на них внимания и продолжал любоваться восходом. Восток медленно розовел, рассеянные облака превращались в багровые цветы, звезды исчезали. Затем облака вытянулись цепочкой, став темно-оранжевыми, с серебристо-белыми краями — там, где они смыкались с серым небом и зеленоватой водой.
На оранжевом фоне выступили темные пятна, словно окаймленные золотыми нитями. Из них, неуверенно дрожа, выпрыгнул кроваво-красный, не очень круглый комок, превративший облака в сверкающую чешую. Река посветлела и залилась золотым блеском. Чешуя становилась все тоньше, а вскоре совсем исчезла, сменившись легкой розоватой пеленой. Солнце поднялось. Теперь уже все небо приобрело серебристо-серый оттенок, в некоторых местах даже голубой.
Я смотрел на это как зачарованный, а когда наконец повернулся, увидел на берегу, саженях в десяти, большую толпу людей-кошек. Сначала я удивился, но потом решил, что они занимаются каким-нибудь своим делом и не требуют моего внимания. Однако едва я зашел поглубже в воду, как толпа передвинулась к отмели. Когда я нырнул, на берегу поднялся пронзительный вой. Я несколько раз окунулся и вышел на отмель — вопящая толпа попятилась. Я понял, что людей-кошек привлекло сюда мое купание.
«Пусть себе смотрят, — подумал я. — Ведь они не на голого человека пришли поглазеть — они сами ходят нагишом, — их, видно, интересует, как я плаваю. Может, поплескаться еще немного, чтобы расширить их кругозор?» Но тут я увидел Большого Скорпиона, который стоял впереди всех, почти у самой реки. Видимо, желая показать, что мы с ним запанибрата, он скакнул еще ближе и сделал лапой знак, чтобы я прыгал в воду. Четырехмесячный опыт подсказал мне, что, если его послушаться, он совсем заважничает. Этого я уже не мог стерпеть: всю жизнь не любил, чтобы мной помыкали. Я вышел на отмель, взял с камня пистолет и прицелился.
8
Я еще никогда не видел, чтобы Большой Скорпион так смеялся. Чем больше я свирепел, тем сильнее он корчился от хохота, как будто смех у людей-кошек был главным средством избежать расправы. Я спросил, зачем он собрал толпу. Он не отвечал и по-прежнему заливался. Мне было противно связываться с ним, поэтому я ограничился предупреждением, что ему несдобровать, если он еще раз устроит что-либо подобное.
На следующее утро, еще не дойдя до отмели, я вновь увидел снующие тени; их было больше, чем вчера. Надо выкупаться, чтобы понять, в чем же все-таки дело, а с Большим Скорпионом рассчитаюсь потом! Я вошел в воду и, делая вид, будто моюсь, начал следить за толпой. Позади Большого Скорпиона стоял человек-кошка с большой охапкой листьев, которая доходила ему до самого подбородка. Это явно был слуга. По знаку хозяина он пошел вдоль толпы, и охапка листьев в его лапах стала постепенно уменьшаться. Ясно, что Большой Скорпион пользуется мною как приманкой чтобы торговать дурманными листьями, причем наверняка по повышенной цене!
Я люблю посмеяться, но тут мне было не до смеха. Люди-кошки очень боялись меня, иностранца, — значит, всю эту комедию затеял Большой Скорпион. Необходимо как следует проучить его, иначе я уже никогда не смогу наслаждаться утренним купанием. Конечно, если бы люди-кошки захотели поплавать вместе со мной, я не имел бы ничего против: река принадлежит не мне одному. Но когда один купается, а сотни глазеют да еще занимаются куплей-продажей — это омерзительно!
Я решил схватить одного из зевак, чтобы расспросить, как Большой Скорпион устроил свое надувательство. Поэтому я стал тихонько пятиться назад, собираясь незаметно выйти на берег и дать стометровку.
Но едва я побежал, как раздался дикий визг, будто резали тысячу свиней. Землетрясение не произвело бы большей паники, чем моя стометровка. Люди-кошки мчались сломя голову, толкая друг друга, падая, снова вскакивая. Берег в одно мгновение опустел, лишь кое-где валялись раненые, которые уже не могли бежать. Я поднял одного из них: глаза закрыты, дыхания нет! Во мне шевельнулось раскаяние, по главным по-прежнему оставалось желание разоблачить Большого Скорпиона. Не долго думая, схватил другого человека-кошку — живого, по со сломанной ногой. Впоследствии я не раз корил себя за то, что допрашивал раненого: ясно видел эту сломанную ногу, а все-таки схватил. Если прощать себе все, что делаешь «не думая», то люди никогда не будут людьми.