Итак, занавес поднялся, и взору зрителей открылся небольшой дворик в рабочем районе Пекина на берегу зловонной канавы Лунсюй, что значит «Драконов ус». Во двор выходят три дома, крохотных, будто выросших из самой земли. Через двор протянута веревка, на ней сушатся лохмотья. В каждом домике живет семья со своей особенной судьбой. В одном — рикши, в другом — актера, лишившегося рассудка, в третьем — вдовы, суеверной и нищей. Будто три новеллы, большим мастером которых всегда был Лао Шэ, вплетены в пьесу рассказы об этих семьях. Каждая из них была несчастна по своему, но ко всем семьям счастье пришло одним путем — тем самым, которым пришла в Китай свобода. И вместе с судьбами людей меняется и судьба города, в котором они живут, и прежде всего судьба пекинского предместья, известного под именем канавы «Драконов ус».
В этой пьесе Лао Шэ словно слились воедино многие из качеств, свойственных писателю: и знание жизни простых людей, и знание быта пекинских предместий, и владение чудесным пекинским говором. В сочетании с умением строить напряженный сюжет и лепить характеры получилось произведение увлекательное, правдивое и впечатляющее. Все это бесспорно, и все-таки, как мне казалось, многие из достоинств этой пьесы предопределены качествами Лао Шэ — новеллиста, владеющего лаконичным и выразительным языком, мастера человеческих характеров.
Итак, три действия пьесы, по сути дела, это три новеллы. В центре каждого действия — судьба семьи. Но в произведения есть человек, который участвует в судьбах всех трех семей. Всем своим существом он олицетворяет идею пьесы, ее ведущую мысль, ее руководящий принцип. В сущности, человек этот скрепляет три новеллы воедино и делает их пьесой.
В маленьком дворике на канаве Лунсюй живет каменщик Чжао. Он много ездил по стране, много видел, он лучше своих соседей знает людей, жизнь. Человек незаурядного ума и опыта, он всегда рядом со своими соседями, во всех испытаниях. Лао Шэ с симпатией относится к своему герою и очень хочет, чтобы его полюбил зритель. И зритель высоко оценил чуткое и мужественное сердце Чжао, его цельную натуру. Вот в дом несчастного Чэня вломился бандит Фын Гоуцзы. Сникнув, беспомощно опустив руки, отступает жена Чэня. Бандит остается лицом к лицу с Чэнем. Словно окаменев, стоит бедняга Чэнь, не в силах уйти и не в силах поднять руку на бандита. И в эту минуту в дверях появляется старик Чжао. В его руках нож. Он идет на бандита, непоколебимый в своей решимости. Бандит медленно пятится, обращается в бегство.
Зал неистово аплодирует. Рукоплескания возникают с новой силой, когда Чжао кричит вслед бандиту: «Если бы мы каждый раз при появлении вымогателя брались за нож, то все деспоты давно бы уже сбежали, поджавши хвост…»
Логично, что именно Чжао становится в пьесе страстным поборником реконструкции Лунсюйгоу. Конец канавы Лунсюй для каждого из них означал конец старой и начало жизни новой…
Не без волнения смотрел я эту пьесу, столь человечную, правдивую. Сила ее была в характерах, взятых из самой жизни. Конечно, как во всякой хорошей пьесе, сюжет был разработан очень тщательно, но главное достоинство пьесы было все-таки в разработке характеров. И спектакль получился яркий, впечатляющий, хотя постановочно он был небогат. Впрочем, постановочной роскоши не требовалось по самой пьесе, в которой события происходили на фоне трех полуразрушенных домов пекинского предместья.
Я встретился с Лао Шэ едва ли ее на следующий день после спектакли. Мы вспомнили Сычуань, деревушку Ляйцзяцяо, гостеприимное жилище Го Можо. Затем заговорили о пьесе. Писатель сказал, что он сознательно обратился к драматическим формам. Он считал, что пьеса благодаря свойственной ей эмоциональности и способности воздействовать на зрителей, независимо от того, приобщены они к грамоте или нет, предоставляет автору такие возможности, каких не дают ему другие жанры. С помощью пьесы, заметил Лао Шэ, он имеет возможность разговаривать с такой аудиторией, какую он вряд ли бы имел, если бы писал только романы и рассказы. Тем большее значение это обстоятельство приобретает в Китае, где театр всегда был необыкновенно популярен.
По мнению Лао Шэ, как ни значительны были проблемы, поставленные в «Фан Чжэнчжу», пьеса рассказывала о жизни актеров, то есть жизни среды в такой же мере своеобычной, в какой и кастовой. Свою новую пьесу Лао Шэ хотелось создать о жизни рабочих, крестьян или солдат. Но писатель не решался браться за такую пьесу, полагая, что он плохо знает жизнь этих слоев населения. Начав писать «Лунсюйгоу», Лао Шэ, по его признанию, решился на шаг чуть ли не самый рискованный в жизни. Он рассказывает, что непосредственным толчком к созданию пьесы явилось событие, которое действительно имело место. Весной 1950 года правительство решило реконструировать Лунсюйгоу и в течение нескольких месяцев претворило это решение в жизнь. На писателя этот факт произвел большое впечатление, и в его мыслях возник тот маленький дворик в пекинском предместье на берегу канавы, в котором произошли события, рассказанные в пьесе.