— Да, да, знаю. Молоденькая такая. У нее еще всегда зубки блестели. Ну да, это Лакомый Кусочек.
Глаза Сянцзы загорелись гневом.
— Где ее комната?
— Ее? Так она давно умерла! Повесилась вон в том лесу!
— Что?!
— Когда Лакомый Кусочек пришла сюда, мы все ее полюбили. Но, видимо, эта жизнь оказалась ей не под силу, слишком уж она была хрупкой. Однажды, помню, сидели мы вечерком с другими женщинами у входа. Заявился какой-то гуляка и прошел прямо к ней в комнату. Она не любила сидеть вместе с нами. Раньше, когда она только появилась здесь, ее даже били за это. Но потом она стала известной, и ей разрешили оставаться у себя. Мужчины, которые к ней ходили, не хотели иметь дела с другими. Так вот, тот гуляка скоро вышел и отправился прямо в лес. А нам и невдомек! В комнату к ней никто не пошел. Скоро хозяйка начала собирать деньги. Зашла к ней и видит: у нее на кане лежит голый мужчина и дрыхнет. Он, оказывается, был пьян в дым. Лакомый Кусочек надела на себя его одежду и убежала. Вот хитрая! Если бы не темнота, ей бы нипочем не уйти. Но она вырядилась мужчиной и всех провела. Побежали за ней в лес, а она там висит на дереве. Сняли, да уже поздно. Язык чуть-чуть высунулся, но лицо совсем не страшное. Даже смерть ее не изуродовала. На нее и на мертвую приятно было смотреть. С тех пор прошло уже сколько месяцев, а в лесу все тихо — душа ее не пугает людей. Вот какая была добрая! Значит, я и говорю…
Сянцзы не дослушал. Пошатываясь, побрел он на кладбище. Здесь среди сосняка виднелось несколько могильных холмиков. Солнечные лучи, и без того тусклые, среди сосен совсем угасали. Сянцзы сел на землю. Трава была сухая, вокруг лежали сосновые шишки. Стояла тишина, и лишь на деревьях печально кричали сороки. Сянцзы знал, что Сяо Фуцзы похоронена не здесь, но слезы потоками лились из его глаз. Все кончено, земля украла у него даже Сяо Фуцзы! Он так стремился к счастью, и Сяо Фуцзы тоже. Но она наложила на себя руки, а ему остается лишь безутешно плакать. Ее тело в рогожке зарыли где-то на свалке. Вот и все, чего она достигла!
Вернувшись в контору, Сянцзы проспал два дня. Он не пойдет в дом Цао, даже не напомнит о себе! Господину Цао его не спасти!
Через два дня он вывез коляску. На сердце у него была тоска. Он больше ни во что не верил, ни на что не надеялся и готов был терпеть любые оскорбления. Лишь бы нажраться до отвала, а потом спать. Чего еще ему ждать? На что надеяться? Глядя, как тощая, с торчащими ребрами собака сидит около продавца бататов и дожидается, когда ей что-нибудь кинут, Сянцзы думал, что и сам он, как эта собака, мечтает только о том, как бы набить себе брюхо. Нет, лучше не думать! Жать кое-как, и все! И ни о чем не думать…
Перевод Е. Молчановой
ЗАПИСКИ О КОШАЧЬЕМ ГОРОДЕ
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
Лао Шэ был вынужден не раз отрекаться от многих своих произведений, особенно от романа «Записки о Кошачьем городе» (1932–1933), созданного в традициях «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина или «Острова пингвинов» Франса. Отдельные страницы романа напоминают о западной просветительской литературе, например о Свифте. Сам же автор сближал свою книгу главным образом с «Первыми людьми на Луне» Уэллса. В этом сближении немало справедливого, поскольку действие «Записок» происходит на Марсе, куда прилетел герой романа — образованный и гуманный китаец, однако по социальной остроте «Записки о Кошачьем городе», пожалуй, превосходят произведение Уэллса. Стоит отметить также, что роман написан без восточных имен, которые часто затрудняют для русского или западного читателя восприятие литературы Востока.
В «Записках о Кошачьем городе» автора привлек специфический материал, касающийся главным образом отрицательных сторон китайской жизни. Например, эпизод с библиотекой является одновременно и сатирой на «культурную» политику чанкайшистов, и зорким предвидением, выросшим из наблюдений писателя над левацкими тенденциями:
«Войдя в ворота, я увидел на стенах множество свежих надписей: „Библиотечная революция“. Интересно, против кого она направлена? Размышляя об этом, я вдруг споткнулся о лежащего человека, который тотчас заорал: „Спасите!“
Рядом с ним валялось еще более десяти жертв, связанных по рукам и ногам. Едва я развязал их, как они улизнули — все, кроме одного, в которой я узнал молодого ученого. Это он звал на помощь.
— Что здесь происходит? — изумился я.
— Снова революция! На этот раз библиотечная.