Все это так длинно, потому что невозможно рассказать историю этого невероятного подвенечного платья, заношенного, рваного и старого, одной фразой в три строки. А было именно так — подвенечное платье, утренний халат, рубашка и саван. Для всех, и для тех, кто благоразумно предпочел укрыться в неведении, и для тех, что решили стать телохранителями, признать ее существование и открыто оберегать, как смогут, подвенечное платье, которое ветшало с каждым днем и безвозвратно превращалось в лохмотья, оберегать платье и то неведомое, непредвиденное, что скрывалось под ним.
Бесплодные, молчаливые, противоположные, но не воинствующие позиции стариков, которые собирались в отеле «Пласа» или в новом здании клуба, продержались недолго. Меньше трех месяцев, как уже было сказано.
Потому что незаметно и внезапно, так незаметно, что внезапность мы ощутили только потом, когда узнали или когда начали забывать, вся эта невообразимая умирающая белизна, с каждым днем принимавшая желтоватые и пепельные оттенки, неумолимо разрослась и мы приняли ее непреложность.
Потому что Монча Инсаурральде заперлась в погребе своего дома вместе с транквилизаторами и со своим подвенечным платьем, которое, при мягком теплом солнце санта-марийской осени, могло служить ей как бы подлинной кожей, обтянувшей ее худое тело, ее прекрасный остов. И ушла в смерть, перестала дышать.
И вот тогда врач мог увидеть, ощутить и удостоверить, что окружающий его и принятый им мир не был основан на обмане или подслащенной лжи. Игра по крайней мере была чистой, и вели ее достойно обе стороны: Браузен и он.
Оставались еще дальние родственники Инсаурральде, упорно настаивающие на смерти от сердечного приступа. Во всяком случае — этого они добились, — вскрытия не было. Вот почему, возможно, врач колебался между очевидной правдой и лицемерием потомков. Он предпочел, и очень скоро, дать волю нелепой любви, необъяснимой честности, избрав именно ту форму честности, что способна породить недоразумения. Так решают почти всегда. Он не позволил открыть окна, хотел, оставшись с ней совсем не в пору наедине, дышать этим отравленным воздухом, запахом тления, конца. И написал наконец, после стольких лет, не останавливаясь, чтобы подумать.
Он трепетал, охваченный чувством смирения и справедливости, странной, непонятной гордостью, когда мог наконец написать обещанное письмо, немногие слова, которые сказали все. Имя и фамилия покойной: Мария Рамона Инсаурральде Самора. Место смерти: Санта-Мария, второй судебный округ. Пол: женский. Раса: белая. Место рождения: Санта-Мария. Возраст умершей: двадцать девять лет. Удостоверяемая кончина произошла такого-то числа и месяца такого-то года, во столько-то часов и минут. Обстоятельства или болезнь, явившиеся прямой причиной смерти: Браузен, Санта-Мария, вы все, я сам.