Учитель с досадой слушал его раскатистый смех.
— Если я вас правильно понимаю, мистер Косгрейв, вы хотите сказать, что не способны ради здоровья обитателей своего родного города перегородить жалкий ручеек, не шире собачьего.
— Дорогой мой, дайте мне одного человека с лопатой, и я сделаю это для вас за пять минут.
— Так почему же вы этого не делаете?
— Потому, черт подери, что некоторые люди имеют некоторые права. Только поэтому.
— А не потому ли, что кое-кто испытывает робость перед некоторыми людьми? Не потому ли?
Корни залился краской и схватился за шляпу.
— Я незамедлительно доложу обо всем совету графства, — сказал он холодно. В дверях он приостановился. — Ну и вздорный же у вас характер, черт бы вас побрал! Каким были, таким и остались.
— Да! — закричал ему вслед учитель. — Только вот недодал тебе розгами по заднице, когда возможность имел.
Дверца автомобиля и дверь коттеджа грохнули одновременно.
За одну неделю вопрос учительского пруда взбаламутил весь городок. Стоило детской кепке слететь в речку посередине улицы или ребенку промочить ножки возле своего дома, стоило какой-нибудь женщине раз чихнуть или старику, за всю жизнь палец о палец не ударившему, пожаловаться на ревматизм, кто-нибудь тотчас же начинал поносить речку. А то и вставал в соответствующую позу и восклицал:
— Вот за что, выходит, мы кровь проливали!
С речкой связывалось, или — при желании — могло быть связано, все в жизни города. Когда поднялась цена на уголь, кто-то из жителей изрек. — Леса-то у нас сколько угодно, да только весь он помещичий. По справедливости его бы неимущим раздать, да где там! Ничего они нам для согрева, кроме воды своей поганой, никогда не пожаловали.
Виноватой оказалась не только семья Кэрью, но и их родня по всему графству: Юстасы, Бродрики, Конноли и Саттоны, так что создалось, как выразился один из представителей оппозиции, впечатление, что у речки притоков никак не меньше, чем у Ганга. А тут еще объявился вдруг ветеран, поведавший всей пивной, что встретил как-то раз в Бирме англичанина, который сказал: «Ратвилли? Да это не тот ли городок, где посреди улицы река течет?»
Стуча кулаком по стойке, этот поскитавшийся по свету солдат орал:
— Что же мы? Ухлопаем реку, которая нас на весь мир прославила?
— Согласен, — сказал местный доктор, сидя в баре гостиницы «Ирландия», — в идеале ручей следует загнать под землю. Но вы сами отлично понимаете, что стоит это сделать, и жители начнут вываливать отбросы прямо на улицу. Если же ручей просто перекрыть в верховье, дома лишатся проточной воды. Как же тогда люди будут белье свое стирать?
Против этого ни у кого не нашлось возражения, только городской ветеринар подмигнул, глядя в потолок. Ни для кого не было секретом, что доктор пользует семейство Кэрью.
— С эстетической точки зрения, — сказал банковский служащий, — осушить эту речку было бы очень жаль. Это очаровательная примета города. Конечно, нельзя отрицать, что летом она слегка пованивает, однако…
— Если я не ошибаюсь, — сказал один из жителей городка, социалист в душе, — свои деньги Кэрью держат у вас в банке?
— Ага! — вскинулся банковский служащий. — Слушайте! Слушайте! Вот он, голос Москвы! Сами вы, однако, ничего не имеете против того, что ваша сестрица служит у Кэрью горничной?
— Великолепный образец пут феодализма! — воскликнул социалист.
— Да какого черта вы тут канитель разводите? — сказал Джон Джо Салливан, хозяин гаража, который в свое время, тридцать два года назад, еще стройным юношей с пышной шевелюрой командовал подразделением в Ирландской республиканской армии. — Отчего бы нам всем не собраться как-нибудь ночью и не решить этот окаянный вопрос — подсунуть бы под плотину одну шашку динамита, и дело с концом!
— Действительно, почему бы, Джон Джо, тебе этим не заняться? — улыбнулся начальник полиции, который был у Джона Джо адъютантом в то доброе старое время, когда любой вопрос решался при помощи шашки динамита.
— Потому что я тебе, сукин ты сын, не верю ни на грош, — огрызнулся Джон Джо.