— Приведи, посмотрю.
Порфирий привел самого старшего (жаль было, скоро работником станет — помощь будет) — барыне не понравился.
Привел другого, немного поменьше. Тоже не понравился.
— Приведи всех сразу! — приказала полковница.
— Так что не могу, барыня, — смутился Порфирий.
— Почему?
— У них, барыня, на всех одни портки.
Все ребятишки Порфирия были грязные, с длинными растрепанными волосами, у одного глаз подбит, у другого золотуха, у третьего колтун, и все яростно чесались.
— Фи, какие грязные, — брезгливо морщась, сказала полковница.
— Так что, барыня, жена умерла с год, некому смотреть за ними, — оправдывался Порфирий.
На одном ребенке полковница остановилась на минуту — глаза понравились, но одних глаз было мало.
— Не нравятся мне твои дети.
Порфирий стоял, как пень, и виновато моргал глазами.
— Простите, барыня.
Полковнице стало жаль Порфирия, она посоветовала ему остричь ребятишек и выкупать и дала три рубля.
— Купишь ребятишкам брюки, — сказала полковница и, коротко вздохнув, отпустила Порфирия.
— … Вот оно, братец, дело какое, — рассказывал Порфирий Бесергеневу — ты одного привел — понравился сразу, а я пятерых приводил — ни один не понравился.
— Гм… пятерых. Дитё, оно, брат… — захлебнулся радостью Бесергенев, услышав, что дети Порфирия не понравились, значит, он попрежнему будет носить Петьку к барыне и получать за это на чаёк. — Дитё, оно, брат, дитю рознь. Дитё, оно должно быть, как дитё!
— А ты, Михаил Алексеевич, не слыхал — может, где еще есть такие барыни, что берут детей!
— На что они им? Это только наша барыня такая сердечная.
— Что ж теперь делать? — сокрушался Порфирий. — А я думал, барыня сразу двух возьмет, да еще и укажет, кому остальных раздать. Оставил бы я себе самого старшего — Ваську, значит, тогда бы жизнь круглей пошла.
— Чудное ты плетешь, — насупился Бесергенев. — Человек ты уже пожилой, а соображения у тебя нет. Ты народил, а барыня, значит, расти. Здорово! В городе ты, Порфирий, живешь давно, а такой непутевый.
— Да ведь я потому так прикидывал, что барыня твоего внука брала.
Бесергенев обиделся.
— Я тебе, кажись, по-русскому сказал: дитё дитю рознь. Мой кудрявый, а потом барыня у него на щеках чтой-то нашла. Понятие надо иметь. — Бесергенев указательным пальцем постучал по своему лбу. — Понятие надо иметь вот в этом месте.
С неделю Порфирий был пасмурным, ни с кем не разговаривал и по вечерам стал выпивать. Из кучерской выходил редко, только когда надо было к лошадям или по другому делу. С Бесергеневым встречаться избегал, затаив к нему неприязнь за внука.
В большой обиде он был и на своих детей. В надежде, что они станут лучше, чуть ли не каждый вечер, глотнув водки, хлестал их вожжами и допытывался: не знают ли они, почему их барыня не взяла.
Затем вспомнил о совете полковницы — остриг всех ребят, добавил к трем подаренным рублям из своих сбережений, купил каждому штаны. Потом полдня кипятил воду и купал ребят.
После этого, как только полковница выходила из комнаты, Порфирий, запыхавшись, вбегал в кучерскую и командовал:
— Живо из хаты! И чтоб все были веселые. Больше смейтесь!
Если кто из ребятишек задерживался хотя на секунду, Порфирий выталкивал его, не забывая при этом строго-настрого приказать:
— Смотри, не вздумай плакать!
Полковница долгое время не обращала на ребятишек никакого внимания. Потом, неожиданно для Порфирия, рассердилась.
Дети его, не смея ослушаться приказа отца и желая ему угодить во что бы то ни стало, с каждым новым появлением полковницы во дворе веселились изо всех сил: навязчиво заглядывали ей в глаза и смеялись звонко, раскатисто и неестественно.
— Это еще что за дикий концерт?! — прикрикнула на них полковница и приказала: — Чтоб я вас не видела на дворе!
У Порфирия рухнули все надежды. Он пожалел, что зря затратил столько трудов на стрижку ребят, на стирку их рубашек, да вдобавок еще и деньги израсходовал на штаны.
— Не возьмет барыня моих ребят, — окончательно решил Порфирий и стал еще более мрачным.
На Бесергенева он перестал обижаться, искал встречи с ним, чтобы посоветоваться, как же ему, Порфирию, все-таки жить дальше. Была жена, ходила по людям стирать, — какой ни на есть, а все-таки кусок хлеба в семью приносила. А теперь где его брать? Одному трудно содержать все семейство.
Кроме как с Бесергеневым, Порфирию больше не с кем было отвести душу. Целыми днями он должен был торчать в кучерской или на конюшне. Гостей приглашать было запрещено. Да и прежние знакомые редко встречались и раззнакомились с ним за время его десятилетней службы у полковника. Первое время, видя его иногда на улице величественно восседавшим на козлах полковничьего фаэтона, одетым в нарядный кафтан и фуражку с лаковым козырьком, они открыто завидовали ему и долго ожидали, когда Порфирий позовет их в гости, и наконец, решили: «Не желает знаться с нами Порфирий Петрович».