Припадки у Алешина учащались с каждым днем и были все тяжелее и продолжительнее. Надо было не меньше четырех человек, чтобы держать его.
Неделю назад профессор, делая обход больных, остановился у койки Алешина и долго с ним беседовал: расспрашивал о здоровье, ободряюще похлопал его по плечу, уверял, что он скоро поправится, а уходя из палаты, совсем развеселил:
— Ведите себя лучше, и мы вас недельки через полторы выпишем.
Алешин последнюю неделю ходил по коридору меньше, больше всего сидел в двенадцатой палате у своего приятеля по клинике — старого грузчика Денисова, который в молодости заболел и во-время не лечился, а потом ослеп.
— Вот, брат, Денисов, — присаживаясь на его койку, радостным голосом сказал Алешин, — скоро начну работать. Хватит с меня супа куриного, я борща хочу. А ты, Денисов, не унывай, поправишься. Ты знаешь, что порт наш будет расширен и переоборудован. Вот пойдет работа!
— Да что ты, Сергей Федорович, взялся успокаивать меня, — вскинул Денисов на Алешина свои слепые глаза, чистые и большие, смотревшие так пристально, что под их взглядом Алешин начинал моргать. — Я, Сергей Федорович, и не думал унывать. Ты только никому не говори. — Денисов приглушил голос: — Мне кажется, что я иногда вижу своими глазами. Ей-ей. Хочешь — покажу окно, у которого ты всегда стоишь?
— Покажи, — согласился немного удивленный Алешин.
— Сейчас… покажу, ей-ей. Ты меня только немножко поддержи. У меня правая нога что-то прихрамывает.
Алешин взял его об руку, и Денисов, осторожно ступая и считая в уме шаги, смотрел вперед уверенно, а подойдя к окну, хлопнул ладонью по подоконнику.
— Оно?
— Оно.
— То-то, — ухмыльнулся Денисов, — а теперь веди обратно.
«Чудеса, — думал Алешин, — человек совсем слепой, а не ошибается».
— Знаешь, Сергей Федорович, — заговорил Денисов, когда они вошли в палату, — я за шесть месяцев так привык, что мне часто думается: глаза человеку не нужны. Одна морока с ними: пыль какая попадет — моргаешь, наработаешься, пот пойдет — тоже моргаешь; выпьешь малость — опять же неприятно: краснеют да воспаляются.
— Да оно, конечно, отчасти ты прав, если говорить о пыли или водке…
Алешин знал, что Денисов шутит потому, что ему хочется подбодрить себя, а на самом-то деле он понимает весь ужас слепоты и часто бывает сумрачный, ни с кем не разговаривает, не отвечает даже на вопросы.
Начинался «мертвый» час.
Больной, стоявший у дверей, приложив обе ладони ко рту, торопливо тихо сообщил:
— Идет, идет, доктор идет…
Денисов, услышав, что идет доктор, зашептал срывающимся голосом:
— Ну, я лягу… А ты, Сергей Федорович, уходи к себе.
Доктор, заглянув в палату и не найдя в ней беспорядка, прошел дальше.
Перед окнами клиники стояли деревья. Они были высокие и густые, набухали почками, и скоро должны были зазеленеть и веселить больных.
— Вырубить их надо, чтобы не мешали мне смотреть на улицу, — рассердился Алешин, остановившись по привычке у окна.
— А вы почему это, мой хороший, гуляете? — внезапно услышал он суровый голос и, обернувшись, увидел доктора.
— Да я…
— Нет, нет. Митинга, товарищ Алешин, открывать сейчас не будем. «Мертвый» час. Идите в палату.
— Доктор! — У Алеши вздрогнул подбородок, дернулась левая рука, будто бы ее больно укусила злая осенняя муха, а на глаза навернулись мутные слезы.
— Ай-ай, товарищ Алешин! Как же вы нехорошо делаете. Профессор вам что оказал?
— «Выпишу через полторы недели».
— Если вы будете вести себя как следует.
— А я разве плохо себя веду?
— Ну, тогда нам нечего разговаривать, — доктор обиженно развел руками и сделал вид, что хочет уходить.
«Ладно, сколько хочешь обижайся, только уходи скорей, не мешай смотреть», — подумал Алешин.
Но доктор не ушел. Он вежливо, но вместе с тем и решительно обнял Алешина за плечи и, тихонько подталкивая его в палату, заговорил ласково:
— Нельзя же, товарищ Алешин. Вы такой понятливый человек, и к тому же еще герой, а не слушаете, что вам говорят врачи… Для вашей же пользы. Мы вам добра желаем.
Доктор помог Алешину сесть на кровать и, уходя, сказал:
— Сейчас вам часок соснуть бы. Приятная штука, — и сделал вид, будто бы он сам непрочь поспать, но, находясь сейчас на службе, не может разрешить себе это удовольствие.
Но у Алешина о сне было другое мнение. Не успел доктор зайти в свой кабинет, как Алешин снова был у окна. Однако, сколько ни смотрел — перспектива не увеличивалась, он смутно через просветы деревьев видел только знакомые ему давно корпуса завода и трубы доменных печей.