— У тебя всегда все шло от ума, — сказала сестра. — В этом твое несчастье. В известном смысле, — обратилась она к сторожу, — это я, а не она, всегда была артистической натурой. Я довольствуюсь грезами, фантазиями, мечтами…
— Очень много от них пользы! — усмехнулась Люсия. — Ну скажи, разве я не права, что никогда не доверяла людям?
— Сестра никогда никого не любила. Если бы вы видели ее несколько лет назад, вы бы сказали, что она без своих учениц жить не может. И что же? Поверите ли, никогда о них не вспомнит!
— Конечно, — сказала Люсия. — К чему зря страдать? Такова жизнь. Надо приспосабливаться.
— Вот чем я в ней восхищаюсь! Она умеет приспособиться буквально ко всему. Вы скажете — после всего, что было, ей невыносима такая жизнь? Ничего подобного. Ей совершенно все равно. Она могла бы пойти с сумой. Ее гордость ничуть бы не пострадала.
— Моя сестра, — сказала Люсия, — живет прошлым. Если бы то, если бы другое, если бы ты вышла замуж, если бы мы были богаты… А я всегда говорю: что прошло…
Спор продолжался несколько часов, но ни одна, ни другая не собирались его кончать. Педро выслушивал их доводы, опустив голову, и только изредка решался украдкой взглянуть на дверь. В одну из кратких пауз он увидел, как вбежала служанка, и узнал о смерти Авеля Сорсано.
— Умер?
— Да, убили.
После всего, что случилось в этот день, они не смогли сдержать слез, и гостиная превратилась в бурное море рыданий и вздохов.
— Бедняжка!
— Молоденький такой…
— Какой ужас!
Плач продолжался не менее получаса и оборвался так же внезапно, как начался. Всем было немного стыдно, никто не решался поднять голову. Посидели немного в молитвенной позе под меланхолическими улыбками учениц.
— Надо будет зайти в усадьбу, — сказала наконец Люсия. — Бедняжка Эстанислаа, должно быть, в ужасном состоянии.
— Какая страшная потеря! — заметила Анхела.
— Третий мужчина умирает в ее доме.
— У нее было два сына, — пояснила Люсия сторожу, — и оба скончались.
— Этот тоже был сирота. Он мне сам говорил, и мать, и отца убили.
— Да, война не щадит никого.
— Человек родится, чтобы умереть, — прошептала Анхела.
— Все там будем.
Они вздохнули. Но молчать было как-то неудобно, и все заговорили разом:
— Вы знали его двоюродную бабушку?
— Да, видел как-то на дороге, с тех пор мы всегда с ней здоровались.
— Вы знаете, бедняжку буквально преследовали несчастья.
— Ну, что ни говори, — сказала Люсия, вытирая глаза платком, — она сама немало постаралась. Это нельзя не признать. Ее методы воспитания…
— Прямо сердце разрывалось! — вздохнула Анхела. — Она набила ему голову всякой дребеденью…
— А что она сделала с Романо! Поверите ли, до десяти лет она водила его в женских платьях и ни за что не разрешала мужу его переодеть.
— Да, Эстанислаа всегда была чудачкой. Помню, еще девушкой она выходила на улицу в маске, и все говорили о ней дурно.
— Говорят, она сбежала из родительского дома с комедиантами. Ее отец с горя бросил плантации на Кубе и переселился в Испанию.
— Во всяком случае, ее несчастному мужу приходилось не сладко. А ее идеи о любви и зрелости духа! Помнишь, что было с этим Олано?
Сестра положила платок в карман, и ее морщинистое лицо съежилось от смеха.
— Никогда не забуду, с каким она видом это рассказывала!..
Ее смех заразил Анхелу.
— И подумать только, Энрике ее не оставил…
— Я никогда не могла понять…
— Бедняжка никогда не отличалась красотой.
— Да уж, что-что…
Они снова засмеялись возбужденным и счастливым смехом, но вдруг вспомнили про Авеля.
— А теперь этот мальчик… Она, наверное, в ужасном состоянии.
— Какой удар…
— Он был такой прелестный…
— Бедняжка!
— Настоящий ангелочек!
— Вот именно, ангелочек!
— Такие души там нужны…
— Господь берет к себе лучших…
Сестры замолчали и с надеждой повернулись к сторожу. Но Педро не сумел ничего сказать. Они испустили глубокий вздох.
— В конце концов, такова жизнь.
— Я всегда говорила.
Помолчали.
— Надо бы нам пойти ее проведать.
— Да, непременно.
— А вы как считаете?
Сторож поскреб в затылке.