Ну, с него хватит. Авель вышел из дому, громко хлопнув дверью, и медленно направился к интернату. Он сам себе не признавался, что его тянет к этим эвакуированным. Они были ненамного моложе его, но пользовались полнейшей свободой. Он много раз видел, как они носятся по лесу, и ему очень хотелось с ними играть, но, по своей застенчивости, он ни разу не подошел к ним, не заговорил, даже не решался с ними поздороваться, когда они ему кивали.
Дело в том, что он стеснялся своего вида. Ребята были оборванные и грязные; летом они ходили босиком, без рубашки и, по-видимому, нимало не стеснялись своей бедности. Они были ловкие, быстрые, как и положено в их годы. А он, в самодельных теткиных кофтах, чувствовал себя нелепым и неловким. Он хотел стать таким, как они, совсем таким, чтобы они не заметили никакой разницы. Пестрые кофты мешали; выходя из усадьбы, он прятал их в кустах олеандров.
Голый до пояса, с исцарапанными ногами, он казался себе таким же, как те, взрослым, равным. День в усадьбе тянулся бесконечно долго, и когда никто не видел, Авель уходил следить за ребятами. Они направлялись к лесу небольшими группами, а в лесу стреляли птиц из рогатки и швыряли камни в гнезда. Авель шел за ними на достаточном расстоянии, стараясь, чтобы его не заметили. Когда кто-нибудь из них оборачивался, он прятался в кустах у дороги.
Однажды он подошел слишком близко. Ребята стояли в лощине, у большой лужи. Они только что поймали несколько лягушек и теперь надували их через соломинку. Пользуясь тростниками как прикрытием, Авель подошел к ним совсем близко и следил за перипетиями игры, как вдруг чьи-то руки вцепились ему в плечи и кто-то толкнул его на топкую землю у самого ручья. Он не слышал шагов и не приготовился к отпору. Какой-то загорелый мальчишка со шрамами на лице уперся коленом ему в грудь и торжествующе на него смотрел.
— Ага, попался!
И, словно по волшебству, из тростников повыскакивали другие ребята — все голые, как червяки, и вымазанные глиной. У некоторых с головы свисали зеленые водоросли из пруда, вроде париков.
Все они издавали воинственные кличи, и Авель понял, что они нарочно устроили ему ловушку.
— Шпионишь, значит, за нами?
Мальчишка со шрамами сжимал ему горло, Авель задыхался.
— Который день тебя видим. Не такие мы дураки!
Он уселся Авелю на живот и бил его пальцами по ребрам — так, он видел в кино, делали полицейские на допросе.
Авель почувствовал, что слезы застилают ему глаза, и шевельнул рукой.
— Пусти, — попросил он.
Другие ребята — их было человек тринадцать — подошли ближе и смотрели на него недобрыми глазами.
Вожак немного отпустил пальцы, и Авель приподнялся.
— Чего тебе?
Авель собрался ответить, но один из ребят показал пальцем в сторону усадьбы и что-то сказал вожаку на ухо; они пошептались.
— Ты правда живешь в этом доме? — спросил вожак.
Авель кивнул.
— Говорил я? — крикнул мальчишка. — Это фашист, он за нами шпионит.
Ребята загалдели. Они повернулись к тому, кто первый на него напал. Вожак сплюнул и наклонился к Авелю.
— Можно узнать, чего тебе от нас надо?
Авель хотел было ответить: «Я хочу быть таким, как вы, подружиться с вами», — но увидел их враждебные взгляды и понял, что это ни к чему. Он быстро выдумал отговорку.
— Меня тетя за лягушками послала, — важно сказал он.
Ребята на минуту растерялись, и Авель подумал, что выкрутился.
— А я вас увидел и не хотел мешать.
Маленький мальчишка сверкнул на него глазами:
— Интересно, за чем тебя тетя вчера посылала? За птичками?
Ребята одобрительно загудели, и вожак снова схватил его за горло.
— А ну, брось трепаться! Кто тебя подучил за нами шпионить?
— Никто, — сказал Авель. — Сказано вам…
Но ребята загалдели разом:
— Всыпь ему как следует. Стрелок!
— Пускай попрыгает!
— Маменькин сыночек!
Стрелок, подбодренный криками своих, снова схватил его за горло.
— Говори, сволочь, а то…
И вдруг случилось неожиданное. Один из ребят положил руку на плечо вожаку и сказал твердо: