Наконец я дошел до ложбины, где лес прерывался, чтобы уступить место густым кустам малины. На бледно-зеленых листьях рдели миллионы красных точек.
Прежде всего я основательно наелся. Потом, бросив корзину на землю, улегся. Наслаждался жизнью, запахом леса, солнечным светом, ласкающим мое лицо ветерком, пением птиц. Вокруг меня жужжали тысячи ос и пчел. От свежего воздуха, солнечного света и монотонного жужжания пчел я задремал. Во сне разговаривал с Йожефом Липтаком — вернее, ко мне обращался Йожеф Липтак.
— Намотай себе на ус, Геза, и никогда не забывай… — сказал мне Липтак.
Что я должен был намотать себе на ус, чего именно обязан был не забывать, — проснувшись, я забыл. А проснулся я оттого, что кто-то ходил поблизости. Земля дрожала под тяжелыми шагами. Я неохотно встал, чтобы посмотреть, кто беспокоит меня. Долго искать мне не пришлось. Не успел я отодвинуть первую ветку, как очутился лицом к лицу с огромным коричневым медведем.
Хотел кричать, но из моего горла не вылетал ни один звук.
Хотел бежать, но дрожащие ноги не повиновались.
Стоявший передо мной на задних лапах медведь вырос, в моих расширенных от ужаса глазах до огромных размеров — он мне казался выше фабричной трубы. Потом вдруг мне почудилось, будто он такой маленький, что я мог бы взять его на ладонь. Затем я увидел перед собой сразу трех огромных лохматых медведей. Все трое ритмично покачивались.
Медведь смотрел на меня равнодушно. Потом я чем-то, по-видимому, пробудил в нем любопытство. Он, точно близорукий, наклонился ко мне, чтобы лучше рассмотреть. Я чувствовал его дыхание на своем лице.
Не могу сказать, долго ли мы смотрели друг на друга. Я уже ни о чем не думал, ничего не чувствовал. Время перестало для меня существовать.
Прошла тысяча лет или же тысячная доля секунды — я не знал.
Медведь медленно, равнодушно повернулся ко мне спиной.
Я ожил и вновь почувствовал страх. Осторожно, задерживая дыхание, шагнул. Хотел бежать, но мои дрожащие ноги передвигались с трудом. Обернувшись на миг, я увидел широкую, покрытую темно-коричневой шерстью спину медведя. Еще несколько шагов — и я пустился бежать.
Ветки кустов до крови царапали мне лицо и руки, шипы в клочья разрывали одежду. Несколько раз я падал, ушибался. Задыхаясь, с бешено стучащим сердцем добрался до деревни.
Теперь я способен был наконец кричать:
— Медведь! Медведь! Медведь!
На мои крики пришла в движение вся деревня. Как будто только ожидая этого сигнала, то тут, то там появлялись люди с топорами.
Человек двадцать стали спрашивать меня:
— Где? В каком направлении?
Я показал рукой в ту сторону, откуда пришел, и с большим трудом произнес:
— Малина, малина…
Старый еврей взял меня под руку и повел домой.
Дойдя до дому, я начал горько плакать.
Часа через полтора-два люди с топорами стали поодиночке возвращаться. Медведь ушел, нашли только его следы и мою корзинку.
Почти целый день ко мне ходили посетители. Все хотели узнать одно и то же:
— Какой был медведь: самец или самка?
— Не знаю.
— Жаль. Очень жаль. Бывает, что самец забредет далеко, но самка никогда далеко от своей берлоги не уходит.
После обеда ко мне пришел мальчик-русин приблизительно одних лет со мной, но значительно выше и сильнее меня. У этого огромного парня было нежное, как у девушки, лицо.
— Это ты медведя видел? — спросил он.
— Да, я.
— Отец мой просит, чтобы ты пришел к нему.
— А кто твой отец?
Мальчик выпрямился, и его милое, приветливое лицо приняло гордое выражение.
— Мой отец кузнец Михалко, Михалко-медвежатник.
Урок истории
В деревне Пемете было, согласно переписи 1910 года, 2174 жителя — 1143 русина и 1031 венгр. В числе тех, которые называли себя венграми, было 714 человек «Моисеева вероисповедания», то есть, просто говоря, евреев.