Сынишка Цино — Исайко — напоил лошадей, пригнал их обратно к люцерне, стреножил. Пришла его мать, с грудным младенцем, воткнула в люцерне под деревом три жерди, раскинула на них рыжеватую бурку — получилось что-то вроде шатра, привязала внутри зыбку с младенцем и принялась деревянными вилами ворошить скошенную траву. Исайко уселся в тени рыжеватого шатра и стал качать зыбку, чтоб младенец не плакал. Такой простой навес называется «лулило», в ноле во многих местах можно увидеть серые, рыжеватые или белые лулила, а в их тени спят или таращат глазенки младенцы нашей деревни.
Пастухи — по большей части мальчишки — один за другим сгоняют скот на полднище. Овцы, козы и коровы сбиваются в кучу в тени у реки, буйволы залезают в воду, а свиньи без устали роются среди песка, гравия и речной гальки — только выроют себе рылом лежку и улягутся, как тут же вскакивают и принимаются рыть новую. Вместе с ними валится на землю и коротко остриженный ножницами длинноногий свинарь; как только свинячий сброд, оголодав, пускается рысцой на поиски пищи, пастух тоже вскакивает и рысью бежит за своим стадом. Остальная скотина еще жует, полеживает на полднище, а пастушата, собравшись вместе, играют в свои игры, кушаются в речных омутах или отправляются всей ватагой к железнодорожному полотну — там они, прижавшись ухом к рельсу, слушают, не идет ли поезд.
Мы с глухонемой девочкой не принимали участия в этих играх. В зной наши родители полдничали в тени, а Брайно — на своем вербовом ложе на груше. Цино к этому времени уже успевал два раза опорожнить опрыскиватель, обрабатывая свой знаменитый виноградник, его сынишка Исайко лежал в тени, стреноженные лошади паслись, спокойно пофыркивая, а мы с глухонемой отправлялись бродить вдоль реки, собирать ежевику, гоняться за лиловыми и синими стрекозами, а когда жара спадала, принимались в поисках лягушек и жаб переворачивать принесенные водой с гор и гладко обкатанные камни.
Из рассказов старших мы знали, что бывают заколдованные лягушки: некоторые из них — царицы, другие — цари, царевичи, царевны и прочие. Водные лягушки, как мы ни подстерегали их, не давались в руки — они чувствовали наше приближение и шлепались в воду, потом тут же выныривали на поверхность, высовывая из воды только головы, — вертят глазами во все стороны, моргают и ни за что не позволяют подобраться к ним поближе. Старые, вероятно столетние, лягушки недовольно квакали из омутов, из вымоин под корнями, молодые отвечали им молодыми звенящими голосами, словно косы отбивали, и звонкие их голоса долго и отчетливо разносились над рекой. У лягушачьего кваканья нет оттенков, нет мягкости, да и эха нет — оно врезается в слух, точно пробивая уши металлическим острием.
Если водные лягушки в панике удирали от нас и с размаху плюхались в воду, то неуклюжие жабы поджидали нас, съежившись в сырости под камнями, молчаливые, не слишком приветливые, с холодными глазами. Завидев нас, они раздували свои блестящие бока. До сих пор отчетливо помню их гнусные физиономии: у кого тощая, у кого отечная, у кого прыщавая и влажная, у кого с выпученными глазами, все до одной беззубые, все до одной вонючие. Глухонемая выбирала самую чудную жабу и клала в свой передник, потом мы опять принимались переворачивать камни и искать других жаб, еще чуднее, с налипшими на лоб песчинками или со светлыми капельками росы — они тоже попадали в передник. Девочка увлеченно и радостно посматривала на меня, заглядывала в передник и совала его мне под нос, чтоб я увидел ее сокровища собственными глазами, но ничего, кроме жаб, в переднике не было, и ни одна из них не превращалась ни в царевича, ни в царевну, ни хотя бы в протосингела (дядя Гаврил называл жаб протосингелами).
Когда жабы надоедали нам, глухонемая вытряхивала свой передник над свиными лежками, жабы некоторое время обиженно моргали, потом медленно и неуклюже поворачивались на своих длинных ногах, как медленно и неуклюже, то и дело спотыкаясь, поворачивается вселенная, и отправлялись искать тень и сырость между камнями.
Одного только не могли обнаружить мы с глухонемой: где у жаб детеныши, где они откладывают яйца и где выводят своих малышей. Водные лягушки выводили детей в теплой речной воде — головастики шныряли там тысячами, хвостатые, большеголовые и глупые. Попадаются головастики, которые состоят из одной головы и хвоста или из головы, двух передних лапок и хвоста — если не знать, что это головастик, можно долго гадать, что же это за странное создание. Головастики с хвостами и с четырьмя лапками уже прыгают по берегу, при этом их гимнастические упражнения и прыжки напоминают возню и игры пастушат на полднищах, когда те, закатав штаны, принимаются играть в чехарду.