Долго догонять ему не пришлось, он застал его в корчме, уже слегка подвыпившим. Увидав милиционера, корчмарь неслышными кошачьими шажками заскользил вдоль столиков, усердно вытирая их передником. Глуховатый и подслеповатый сват не сразу заметил Мравова, попытался встать, крикнул: «Эй, сват!», но запнулся, больше не мог ни слова сказать, ни сесть. Иван Мравов поддержал его, старик выпрямился, стоит бледный, руки трясутся. Уткнулся лицом Ивану в плечо, хлюпает носом и скулит: «Сват… Ох, сват…»
Едва Иван Мравов спросил про австрийскую наполеоновку, как глуховатый и подслеповатый старик во всем сознался. Его, мол, аж в жар бросило, когда он увидел, что мальчонка играет золотыми монетами, и он подумал, что не зря, выходит, люди болтают, что у милиции денег куры не клюют, потому большие выкупы берет со всяких бывших; те, чтоб шкуру спасти, готовы что угодно отдать. Увидав, значит, что внучок играет золотыми монетами, он спросил сноху, откуда они взялись, а та сказала, что брат принес их мальчонке поиграть. А у него сосед двух поросят отдает по дешевке, он и подумал, у свата, мол, не убудет, если я заберу таймом одну монетку, и, значит, взял да поскорей восвояси. По дороге смекнул, что умней всего будет монету эту сбыть, а то соседи удивятся, откуда у него золото взялось, и пойдут всякие толки. Он завернул на постоялый двор, пропустил стаканчик, порасспросил корчмаря, как сейчас насчет золотых денег, покупают ли, продают, как в прежнее время, корчмарь на это сказал, что сейчас на золото особый спрос, потому что идет слух про денежную реформу, а у людей деньги припрятаны, всякий, кто нажился на черном рынке, норовит теперь вложить деньги в товар или в золото. Тогда он спросил корчмаря, не купит ли тот у него наполеоновку, корчмарь, правду сказать, долго думал, тоже пропустил стаканчик, а под конец сказал, что купить он может, но только чтоб сделать ему одолжение, раз уж он собрался покупать поросят у соседа, и потом тут ведь постоялый двор, всякий народ через него проходит, авось подвернется покупатель.
— Все в точности так, — поспешно подтвердил корчмарь. — На что мне-то наполеоновки, просто хотел человеку одолжение сделать! Наполеоновки нам не по зубам. Они сейчас утекают к бывшим — к фабрикантам, адвокатам, докторам да торговцам — по причине слухов насчет денежной реформы.
Сержант спросил, где эта золотая монета, старик с корчмарем переглянулись. Старик сказал:
— Имей в виду, сват, тебя тоже обдурили.
— Это как же? — спросил Иван Мравов.
— А так, что монета оказалась фальшивая! — объяснил старик.
— Именно что фальшивая, — подтвердил корчмарь, передернув плечами.
И опять пошел обходить столики своими кошачьими шажками.
Иван успел заметить пугливые огоньки в глазах корчмаря и еле различимую насмешку в уголках рта. Он и ходил по-кошачьи, и на милиционера поглядывал тоже по-кошачьи.
«Насмешки строит, мошенник!» — подумал сержант, походил немного взад-вперед, потом шагнул к насторожившемуся корчмарю.
— Не может та монета быть фальшивой, — сказал он. — Как вы определили, что она фальшивая?
— Чего? — спросил старик.
Иван Мравов повторил вопрос, и тогда старик сказал, что корчмаря взяло сомнение, и он секачом рассек монету пополам. Она оказалась фальшивой.
— Я должен сам посмотреть! — сказал сержант и велел корчмарю отдать разрубленную монету.
Корчмарь попятился к стойке, зашел за нее, неотрывно глядя на милиционера. Огоньки в его глазах погасли, складки у рта залегли глубже, лицо помрачнело.
— Вот этим секачом мы ее разрубили, потому что меня вправду взяло сомнение. — Он протянул сержанту секач, но тот взять секач отказался, отодвинул в сторону. — Сейчас ведь столько жулья развелось, в два счета обманут, потому меня сомнение и взяло, давай, говорю твоему свату, разрубим ее, вдруг она фальшивая, а если не фальшивая, возьмем за нее хорошую цену, хоть она и разрубленная. А оказалась она — фальшивая!
— Тут какая-то ошибка, не может она быть фальшивая! — повторил Иван и потребовал, чтобы корчмарь показал ему монету.
Тот долго рылся в ящике, но в конце концов протянул сержанту разрубленную надвое наполеоновку и опять показал на секач, которым его разрубили. Иван на секач даже и не взглянул, взял обе половинки, положил на ладонь и с большим трудом скрыл свое удивление.
Напомню читателю, что на фальшивых цыганских монетах был вычеканен Франц Иосиф, то есть были это так называемые франциосифовки, или австрийские наполеоновки. Разрубленная же монета на ладони у сержанта не была австрийской наполеоновкой. На ней был изображен петух, и в народе эти золотые зовутся турецкими кругляками.