Поздно вечером, после ужина, я сидел с Давой перед воротами конторы. Редкие кусты гобийской травы на городском лугу мерцали желтым светом. Небо было усеяно крупными звездами.
— Второе Гоби, — сказал Дава. — Смотришь и думаешь, будто и там степь, как внизу. В наших местах так говорится: небо — степь, а звезды — камни, а там — Колесная Дорога… Она как зовется?
— Млечный путь, — перевел я.
По дороге мимо каменной ограды Нефтеэкспорта двигалось несколько темных фигур. Видны были мутные огоньки трубок и очертания шоферских комбинезонов, образовывавших на светящемся фоне неба глухие черные пятна. Прислушавшись, я разобрал китайский разговор.
— Нин-хао! (Здравствуйте!) — сказал Дава.
Шоферы остановились.
— Хао-а! Хао-а!
Они были рады посидеть с чужими людьми.
— Хорошая погода, — сказал рябой шофер, завязывая разговор.
Как и, все водители грузовых машин в пограничной области, он бегло объяснялся по-монгольски.
— Сейчас хорошо, — сказал Дава. — Август был скверный. А в Китае?
— Солнце! Дыням хорошо, и огурцы большие поспели, — ответил китаец.
— Садитесь, здравствуйте, шоферы, — сказал Дава.
Китайцы заняли место на скамейке рядом с нами.
— Дыни — большие, — повторил рябой, — в каждой фанзе на крыше — дыни, некуда продавать, мы два грузовика не довезли в Дун-Хуа…
Некоторое время Дава сидел неподвижно и глядел вверх. Внезапно он запел тонким протяжным голосом одну из степных песен, где рифмы стоят не в конце, а в начале строки, и слова теснятся друг к другу, разделенные только восклицаниями. Затем он оборвал ее так же внезапно, как начал, и дружелюбно подмигнул шоферам.
— Хао! — одобрительно крикнул рябой. — Угощайся!
Он вынул из кармана пачку табаку и предложил нам брать из нее сколько хотим. Мы с Давой взял-и по щепотке.
— Думал, последний раз гляжу на спидометр, — сказал он, набивая трубку и закуривая, — что сделаешь! Собаки перерезали дорогу в двух местах. Сердятся, убивают все, что движется, запретили всякий транспорт. Хозяйничают на китайской земле.
— Генерал Абэ решил поплавать в кастрюле, а повар ставит ее на огонь, — витиевато сказал второй шофер, до сих пор молчавший. — Китай развел хороший огонь. Скоро кастрюля закипит.
— Видите за холмами костры? — сказал рябой. — Это пастухи. Не боятся водить стада, значит китайские солдаты близко.
Я вгляделся в мерцающую темноту степи к югу от холмов. Действительно, степные костры загорались то там, то тут. Между тем, в последние два дня здесь был мрак.
Разговор с людьми, несколько часов назад избежавшими смерть, все более волновал меня.
— Как твоя семья, Сяо Шень? — спросил Дава, чтобы переменить течение разговора.
— Спасибо, очень, очень хорошо, — сказал рябой.
— А твои братья?
— Очень, очень хорошо.
— Он приезжал сюда вместе с братьями, когда граница была открыта, — пояснил Дава. — Братья тоже шоферы. Тогда большая была торговля с Китаем, году в двадцать шестом. Они часто приезжали к нам.
— Да, да, большое спасибо! — еще раз сказал рябой.
К нам повернулся второй шофер.
— Они все убиты! — сказал он.
— К сожалению! — угрюмо сказал рябой.
Лицо его не изменилось нисколько. Он продолжал раскуривать трубку.
На некоторое время мы потеряли нить разговора.
— Как это случилось? — спросил Дава.
— Не успели убраться. Случайное промедление.
— Ничего, — сказал второй шофер, — это ничего. Бывает.
Они снова замолчали.
— А маленький хромой шофер? — спросил Дава.
— Деревянный Сья? Он убит.
Они были немногословны. Дава расспрашивал их, они отвечали.
Они давно прошли через пору бурного ожесточения, когда восклицают, произносят речи, громко негодуют. Их ненависть к врагу была тяжела, молчалива, упорна.
Они возили рис и дыни из захваченных партизанами деревень, за что полагался расстрел. Они ездили на грузовиках, хотя грузовики подлежали реквизиции и за увод их также полагался расстрел.
Для того, чтобы не слишком часто произносить слово «смерть», привычка выработала у шоферов Внутренней Монголии особый жаргон, помогавший обходить страшные темы. Вместо «казнен» говорилось «отошел», вместо «японцы» — «те», вместо «срубить голову» — «обломать кочан».
Дава спросил, где сейчас находится Джон Чоу, молодой ученый, проезжавший в прошлом году через Гоби.
— Какому-то ученому в Да-Шене обломали кочан, когда вернулся из Европы.