Старинная павловская кровать — предмет особой гордости актрисы — была необъятной ширины, и после ужина все вчетвером свободно располагались на ней, рассказывая новости трех вузов, или под буханье взрывов тихо пели любимую, вроде «Одинокой гармони», и, случалось, на часок засыпали перед тем, как на всю ночь засесть за книги.
Известно было, что поутру Федька и Саша спят богатырским сном; поэтому по вечерам веселые споры начинались перед тем, как заводить будильники: дело в том, что один из них за ночь отставал на минуту, другой убегал вперед; нужны были сложнейшие вычисления, чтобы на рассвете секунда в секунду раздавался отчаянный сдвоенный звон. Студенты умывались снегом, выставляли Дымке похлебку на целый день и, горланя, удалялись. Им предстоял рассчитанный по минутам дальний путь — в электричке, в метро и в троллейбусе.
Роману некуда было спешить, и Аня оставалась с ним. Лежали молча, с открытыми глазами. Аня представляла себе, как Федька и Саша бегут в ногу по снеговой тропинке в лесу до самой платформы. Много бы дала Аня за то, чтоб и Роман был вместе с ними в этом пути, потому что хорошо чувствовала, как он все больше недоволен собой. А потом наступала минута забытья — без мысли, без будущего. Полное счастье… Аня шептала:
— У тебя на шее морщинки появились.
И в другой комнате собака тотчас отзывалась на голос стуком хвоста.
Не дождавшись ответа, Аня шептала:
— Это мужицкие трещинки, от ветра и солнца. Ты же у меня старый агроном.
И Дымка снова отзывалась постукиванием твердого хвоста.
— Что ж ты молчишь, протяженно-сложенный?
Роман снимал со своей шеи Анину руку.
— Я не могу уехать с тобой, — медленно и внятно говорил Роман. — Если был бы здоров, я следом за тобой пустился бы. Куда тебя направят — и я туда. Но меня не пустят из Москвы, врачи говорят — нельзя. Тогда и тебе нельзя. Разве я прошу незаконного?
— Любовь — это не болезнь, Ромаш, — возражала Аня.
Так еще в декабре начались те душевные переживания, которые непоправимо ожесточились в конце марта. С видимым раздражением Роман говорил, не глядя на Аню:
— Любовь — это оселок, на котором пробуют все общественные добродетели. Разлучить людей, да еще освятить разлуку, пофарисействовать — на это у нас мастера. И ты туда же. Мне нужна ты, вот и все! А труд — лишь источник заработка.
— Неверно и глупо, Ромаш! — резко шептала Аня. — Твои собутыльники мало ли чего наговорят. Ты слушай больше.
— Я очень одинок, Аня, — ровным голосом, затверженно говорил Роман, не поворачивая головы. — Когда-нибудь я расскажу тебе историю моей смерти, приложив целый ворох разных бумажек.
Ему ничего не стоило сочинить о себе или успокоительную, или мрачно-безнадежную версию.
Всю зиму он часто исчезал: то киностудия, то конноспортивное общество, с которым подружился тоже назло врачам. Забегал к Ане по дороге в манеж, на нем смешные штаны из заскорузлой кожи, как будто снятой со старого фаэтона. И снова нет его. Вдруг присылал за Аней какого-нибудь приятеля с лоснящимися, зачесанными за уши волосами. Она ехала в ресторан разыскивать Шестакова.
— А, здравствуй, — радушно встречал Роман, усаживая возле себя. И на ее гневный шепот, зачем сам не приехал, кого присылает за ней, отвечал: — Думаешь, я знаю, кто это? Спроси меня: кто это?
Он был угрюм, иногда груб с Аней.
— Ну, как у вас, на седьмом небе? — спрашивал он, распоряжаясь ее улыбкой, взглядом, совершенно уверенный в своей власти над ней.
Однажды, когда позвонил по телефону, видно еще не сильно пьяный, что-то переломилось в ней.
— Как у тебя, на седьмом небе? Приезжай!
В ответ она что-то бессвязно пролепетала, бессвязно не потому, что обрадовалась звонку, а потому, что стало скучно, когда представила его лицо — снисходительное, опустошенное, закрытые глаза, пока он разговаривает по телефону. А через день снова явился, хороший, послушный, ласковый.
А в марте все время был трезвый. Что-то случилось с ним — он был озабочен. Приятнее всего было считать, что ищет, как бы ее оставить в Москве. Отец Ани телеграммой, датированной на Сахалине первого марта, известил о прекращении денежных переводов. В этой же телеграмме он поздравил дочь с окончанием института.