Капитан Воеводин стоял у тележки с газированной водой. Он плеснул далеко от себя из стакана и захрипел измученным голосом:
— Не будет рейса! Пишите в косую линейку! — Он злобно рассмеялся. — Масла нет, механик болен, и недогруз! Мы не так богаты, чтобы гонять «Гончарова» с недогрузом.
Он не слушал возражений, но на сходнях обернулся, будто сейчас только узнал корреспондента, с которым его познакомил начальник пароходства:
— Вас прислали писать о «Ракете»? Туда и валяйте!
Похоже, что капитан говорил не то, что думал. Иначе зачем бы он тут же, минут десять спустя, поймал на набережной порожний грузовик и помчался, как объяснили матросы, на нефтебазу за маслом?
Я пошел предупредить Соню.
Соня сидела в глубине зала и читала книжку.
— Зачем он злобится? — спросила она своим грудным голосом.
— Обидели старика, зол как пес.
— Вы все знаете, — сказала Соня и натянула на плечи пальто.
— А вы не знаете? Не знаете, что капитаном на «Ракету» перевели его помощника с «Гончарова»? А тот помощник, Гарный, моложе Воеводина и по возрасту и по стажу.
— Я уже это слышала. А вас тоже нелегко понять. Приехали писать о Гарном, а добиваетесь каюты на «Гончарове». Логика?
— Так ведь Гарный шесть лет помощничал на «Гончарове»!
— Вы все знаете, — подтвердила Соня и погрузилась в чтение.
Бывают же толстокожие! Ведь потому я и сцепился с Воеводиным, что стыдно набиваться к нему на теплоход, когда задание — писать о Гарном, об этом передовом судоводителе, будь он неладен, об этом молодом и энергичном Гарном, который прямо просится на газетную полосу: даже фамилия у него — Гарный!
По молодости лет, сказать правду, я часто горячусь, бываю груб в командировках и нажимаю на басы — ради поддержания престижа газеты. Но только я один знаю, как на самом деле бываю малодушен и застенчив. И как самолюбив. Тут, может быть, внешность: я небольшого роста, курносый, в очках, да еще с этой дурацкой прядкой, вечно ниспадающей на лоб.
Теперь, в полночь, когда капитан уехал за маслом, на теплоходе начались неспешные приготовления. Я посоветовался с археологом и первым рискнул взойти с чемоданом на палубу. Пока я в полумраке разбирал в коридоре надписи на дверях кают, — где тут жил Гарный? — меня остановила приятная на вид женщина в пуховом платке.
— Вас приказал Василий Фаддеич в каюту к механику Абрикосову. Предупреждаю: он болен. Идите за мной и — потише.
Она без стука отворила дверь. Я различил в полутьме три застеленные байковыми одеялами койки. На четвертой, верхней, под кучей бушлатов кряхтел кто-то невидимый, излучающий жар.
— Вы дверью не обознались? — спросил хриплый голос.
— Не знаю. Сказали — к вам.
— А я тут потею.
— Потейте себе на здоровье.
Я потоптался немного и вышел на палубу. Соня, наверно, в пассажирском салоне, читает книжку, ну и ладно. Матросы выгружали бидоны с маслом. Ветер качал над ними круги света от высоких пристанских фонарей.
А вот и Воеводин. Чем-то странным был занят в эту минуту капитан: он затягивал потуже концы платка на груди девочки лет семи-восьми. Белобрысая, в металлических очках, совсем по виду старушка, она покидала теплоход. Почему в такой поздний час? Сердитая женщина, наверно мать, тащила ее за собой, а капитан задерживал без всякого повода, и девочка тоже не хотела уходить. Я видел, как она, сонная, злая, затопала ножкой.
— Мы скоро увидимся, Фимочка, — утешал ее капитан.
Женщина в пуховом платке стояла поодаль. Она не принимала участия в проводах девочки и как посторонняя наблюдала эту сцену.
Подождав, пока Воеводин останется один, я подошел и, сохраняя спокойствие, потребовал:
— Распорядитесь открыть каюту Гарного.
— Об этой каюте забудьте, — ответил Воеводин.
— Послушайте… — начал было я, но Воеводин не дал закончить.
— Гарный запер каюту! И ключ взял с собой. Ясно? Вопросов нет?
Он просто отбрил меня. Я сдержался. Когда я уже отошел ни с чем, мне послышался укоризненный голос:
— Ну что ты, Вася? Зачем так.
Я обернулся. Это была женщина в пуховом платке.
Странно, мне вдруг стало совершенно понятно душевное состояние раздраженного человека. Воеводин говорил тонким голосом:
— Ты помолчи, не вмешивайся! Ему на «Ракету» — пусть там и сочиняет свои трали-вали!