Наезжали Хлестаковы, а он был настоящий Ревизор всего третьесортного.
Он всегда был на стороне радостного утверждения жизни.
Он написал великий комментарий к детскому словотворчеству, сделал отличный анализ искусства перевода, а его книга о Некрасове!..
‹…› В поездку по Австрии я взял с собой томик Бунина. Бунинские запахи:
Чем натирают полы в дрянных гостиницах.
Нафталин — весной.
Сладкий и теплый запах кондитерской.
Пахучая от москатели Ильинка.
Запах перчатки.
Пахучие курные избы.
Душистый дождь.
Сырое поле.
Страшный, мерзкий, сладковатый запах трупа.
Сирень.
Сладкий южный запах яблок.
Нагретый преющий навоз.
Запах ситцевой юбки и кофточки.
Душистая бездна театра.
Пахло сладко елями, жасмином.
Паровозный дым.
Роскошный, белый запах жасмина.
Приятно-вонючий навоз.
Горький и свежий аромат леса.
Все пахло: кусты акаций, листья сирени, листья смородины, лопухи, цветы, травы, земля.
Запах плетки, волос, луковый запах всего ее тела, смешанный с запахом избы, дыма.
Нельзя писать о запахе овчины и кислых щей.
Бунин — любовь и внимание к конкретному миру. Слово, облегающее каждую вещь.
Бунин в Австрии. Печаль родного края. А после посещения дома Моцарта в Зальцбурге одна мысль: где жил в Москве Иван Бунин. Много мемориалов — и Гиляровский, и Лебедев-Кумач. Где же?
‹…› Когда человек талантлив, все, что он пишет, ты, оказывается, уже пережил.
Когда человек талантлив, он знает, что подлость не скроешь никаким принципом. Он — поборник вечных категорий, не боится, что ему нечего будет сказать об основных нравственных законах.
Смерть писателя, как ни странно, вызывает еще один взлет интереса к его работе. Прежде чем наступит время настоящей, непреходящей и долгостойкой оценки в читательском мире, редакции спешат опубликовать неизданное, извлекаются дневники, письма…
Я не все написал об Овечкине, далеко не все. Не все мог написать. Так, на глубине шести метров, в культурном слое старого города находят кирпичные руины средневековой башни. И что же — копаются, исследуют… А потом найдут на глубине десяти метров каменную кладку тысячелетней давности. Но разве этим отменят труд археологов, пришедших раньше? А там, еще тремя метрами глубже, может, обнаружат остатки еще более древних эпох… Пусть через двадцать лет, в другие времена все будет оценено глубже и вернее и скромное место Овечкина будет найдено. Мою работу это не умалит.
Начало рассказа. — А я не люблю вас читать… Не интересно. Представьте: открываешь коробку конфет, ну, марципаны там или лимонные дольки, и вдруг этикеточка — «Запрещайте детям играть на мостовой». Ну, знаете, прямо зубами заскрипишь — до чего же это неуместно, назойливо, хотя и справедливо. Ну, так вот — так часто бывает и в ваших книгах.
И он рассказал мне страшную историю женщины только для того, чтобы спросить: «Об этом вы, небось, не напишете?»
Тут дело идет о жизни и смерти, о самых трудных решениях, о невыносимых страданиях, — а слова положены с комфортом, щегольством… Ну разве это не первый признак бездарности, — если не выстрадано?
И я подумал: а сам-то я на сдельной или повременной оплате у своего народа?..
У нас часто говорят о знании жизни как гарантии развития большой народной литературы. Но знание жизни — лишь условие. И мастерство — лишь условие. Они сопутствуют таланту, когда писатель производит душевную работу открытия чего-то важного для самого себя. Действительность надо писателю не знать, ее надо открывать для себя. Вот это и есть работа таланта. ‹…›
О многом я не написал, о многом самом главном.
Искусство — роскошь. Ему нужны белые и спокойные руки. Сперва идешь на одну маленькую уступку, потом на вторую, а там и на все двадцать. Долго обманываешься насчет собственной моральной ценности. Затем окончательно плюешь на нее, становишься бездарностью или вроде того.
А что такое совесть? Это доблесть правды.
Рецензент — порученец? Ведь там, где творчество человека можно увидеть и даже проявить для самого автора его замысел — механический оценщик видит только свод норматив и выступает в роли кондификатора, не более.
Но есть и обратное — писателя интересуют только отметки, как ученика. И надо удивить его рецензией, чтобы остановить, привлечь его снова к акту мысли.