— Да, вижу, — подтвердил шофер — но у нас только одна машина, и ее номер 11.714.
— А вы не знаете, кто сфотографировал «Кортхалс Пятнадцатый»? — спросил Боорман.
Это шофер, попятное дело, знал, потому что не кто иной, как он сам — за рулем, в новой фуражке, — изображен на снимке в проспекте. Снимок сделал фотограф из ателье, что на улице Хоохпоорт.
В эту минуту кто-то вдруг позвонил у ворот.
— Как его фамилия, друг мой, фамилия?
Шофер безуспешно пытался вспомнить фамилию. Крайне недовольный собой, он скрестил руки на груди и вперил взгляд в землю.
— Может быть, там только одно фотоателье? — спросил Боорман. — Тогда мы обойдемся и без фамилии.
— Да, там только одно фотоателье. В его витрине — портрет малинского епископа во весь рост.
— Говорят они друг с другом как? — осведомился Боорман.
Снова раздался звонок, на этот раз более настойчивый.
— Кто? — спросил шофер, явно встревоженный оборотом, который принимало дело.
— Кто, кто? Кортхалс и его фотограф, черт подери!
— Так, — сказал шофер. — О чем они толкуют, что ли? Это уж, сами понимаете, как когда!
— Да нет, приятель! Мне надо знать, на каком языке они говорят друг с другом?.. По-фламандски или по-французски?
— По-французски, сударь, по-французски. Особенно с тех пор, как хозяин купил эту машину.
— Откройте дверь! — скомандовал Боорман.
Вошел похоронщик в сопровождении трех помощников. Мимоходом он сказал шоферу, что для обратного рейса он нашел груз — партию картин, — после чего они вчетвером вытащили гроб из катафалка и временно поместили свояченицу Боормана в Музей Отечественных и Импортных Изделий, под носом у Леопольда II, рядом с каучуком и негритянским божком.
— Пармантье, — успел еще обронить шофер, прежде чем все четверо вышли назад в коридор.
Помощники тотчас же ушли, а представитель Кортхалса, без толку потоптавшись на месте и пару раз кашлянув, подошел к Боорману и протянул ему два счета — один на основную сумму, а другой — на семьдесят пять франков за разгрузку.
— Положите бумажки к себе в карман, — сказал мой патрон, взглянув на счета. — В ближайшие дни я сам улажу это дело с господином Кортхалсом.
Похоронщик удивленно поднял глаза, да и я недоумевал, отчего Боорман так резко переменил свои намерения: ведь он действительно собирался сразу же заплатить — в этом я был уверен.
— Вы же сказали, что выпишете чек… — начал было человек из Гента.
— Совершенно верно, — перебил его мой патрон, — но тем временем я передумал. И говорить тут больше не о чем, спорить со мной бесполезно. Что вы теперь можете сделать? Увезти покойницу назад? Извольте! Но в таком случае работа не будет выполнена и счет утратит силу, а сейчас он в полном порядке. Да и как вам быть, если я не стану торопиться? Нет, дорогой друг, великолепный принцип наложенного платежа на товары такого рода не распространяется, что, конечно, очень обидно для вашего патрона.
— Значит, вы отказываетесь платить? — спросил похоронщик, который все еще не верил своим ушам и в растерянности то и дело поглядывал на меня.
Боорман ничего ему не ответил.
— Господин де Маттос, — проговорил он, вручая мне кипу писем, открыток и проспектов. — Вот сегодняшняя утренняя почта. Отныне вы сами будете вынимать почту из ящика и распечатывать конверты, чтобы к тому времени, когда я спускаюсь вниз, все уже было готово. Вот вам ключ. Когда вам будет попадаться письмо, требующее ответа, что вообще случается не часто, то сразу же садитесь и печатайте ответ. Настукайте что-нибудь по своему усмотрению, а примерно в полдесятого я буду заходить к вам и просматривать то, что вы сочинили. Только не пишите слишком много писем. Чем меньше, тем лучше, хоть совсем не пишите. И поскольку вы жаловались, что тысячу раз ставили в конце письма «заверения в совершенном почтении», я советую вам придумать другую концовку. А эту почту мы быстро обработаем вместе.
И он опустился в кресло.
— Сударь, — сказал представитель фирмы «Кортхалс», — разрешите мне заметить…
— Де Маттос, — скомандовал Боорман, — откройте ворота, чтобы этот господин мог убраться отсюда. И карета тоже.
Человек из Гента ушел, от удивления даже не устроив скандала. Когда похоронная карета выехала на улицу, он немного постоял перед домом, затем поправил на голове шляпу, еще раз покосился на большую вывеску «Всемирного Обозрения» и наконец сел в машину рядом с шофером.
— Де Маттос, — сказал мой патрон, — взгляните поскорей, когда отходит поезд в Гент. По-моему, через два часа. Значит, без десяти два мы встречаемся на станции, у касс. У вас как раз хватит времени, чтобы перекусить. Жаль, что вы еще не сбрили бороду, впрочем, для Кортхалса и так сойдет. В нашем контракте это не оговорено, потому что о таких вещах не принято писать, но завтра же бороду придется убрать. А усы постричь. Посмотрите в телефонной книге, не значится ли там Пармантье? Это было бы великолепно.