Мы явились на станцию одновременно, и я увидел, что моя пунктуальность его обрадовала.
— Не люблю людей, которые приходят раньше времени, — сказал Боорман, когда мы уже сидели в вагоне. — А являться с опозданием, понятное дело, совсем никуда не годится. Так как, есть у фотографа телефон?
Да, телефон у него был. Я записал номер.
— Наше счастье. Без телефона дело было бы плохо. Итак, две тысячи пятьсот франков плюс семьдесят пять за разгрузку — это две тысячи пятьсот семьдесят пять франков, стало быть, две тысячи шестьсот, включая чаевые на двоих. Если к этому добавить шестьсот франков, в которые встанут мне все экземпляры, то общая сумма составит три тысячи двести франков… и ни одним сантимом меньше, пусть он хоть треснет! Этот тип у меня попляшет! Если только мы раздобудем снимки! Мы, конечно, и без снимков наведаемся к Кортхалсу! Однако, когда ты вооружен уликами, это придает силу, которую другими путями не обеспечишь. Впрочем, вполне возможно, что Кортхалс, после того как был сделан первый снимок, подлинный номерной знак и в самом деле заменил фальшивым. Тогда снимки нам ни к чему. Ладно, поживем — увидим.
В Генте мы взяли такси, и Боорман назвал адрес: улица Хоохпоорт, дом номер 1. Я сказал, что, по данным телефонной книги, фотограф живет в доме номер 64, но мои слова остались без ответа.
— А теперь давайте прогуляемся по улице и посмотрим, действительно ли у него в витрине выставлен епископ. Мне бы не хотелось обращаться к человеку, который не имел никакого отношения к каретам Кортхалса. В таком городке, как Гент, надо соблюдать осмотрительность.
Мы пошли фланирующей походкой по улице Хоохпоорт, где в доме номер шестьдесят четыре за стеклом витрины красовался гигантский портрет епископа.
— Не останавливайтесь, — сказал Боорман.
— А теперь зайдем сюда, — распорядился он. И мы зашли в кафе на углу первой же поперечной улицы.
— Мой патрон заказал две рюмки портвейна, тотчас же осушил свою, велел мне сделать то же самое и расплатился.
— Вот так, — сказал Боорман. — Теперь, как только вы позвоните по телефону, мы сможем уйти, не привлекая к себе внимания. А если закажешь большую кружку пива и сам не притронешься к ней, потому что тебе некогда, тогда люди начинают глазеть на тебя и проявлять излишнее любопытство. А теперь звоните фотографу. Скажите, что вы от фирмы «Кортхалс и сыновья», что вы послали к нему двух клиентов, которым он должен передать оба снимка вашей машины. И больше ничего не говорите, если только его вопросы не вынудят вас что-либо ответить. Как только вы убедитесь, что он вас понял, положите трубку или скажите в телефон «бр-р-р». Я бы сам позвонил, но я еще не вполне избавился от своего акцента. Нам повезло, что он говорит по-французски, — гентский выговор Кортхалса было бы невозможно изобразить. А теперь — живо! Прорепетируйте сначала при мне, только не слишком громко. Итак, я — фотограф, и я спрашиваю:
— Кто говорит?
— «Кортхалс и сыновья». Я звоню, чтобы сказать вам, что уполномочил одного из своих клиентов зайти к вам за обеими фотографиями моей машины. Он будет у вас с минуты на минуту… — Тут я кладу трубку.
— Великолепно, — сказал Боорман. — Ступайте.
Я зашел в телефонную будку, назвал номер тринадцать-двадцать и услышал голос девушки, которая в ответ на мою тираду сказала просто: «Хорошо, мсье», после чего я повесил трубку и доложил обо всем моему патрону.
Боорман тотчас же встал, и я вместе с ним зашагал по улице Хоохпоорт назад, к ателье фотографа Пармантье, куда мы вошли с таким видом, словно собирались скупить оптом весь товар.
— Мы пришли за двумя фотографиями машины, мадемуазель, — сказал Боорман миловидной девушке, которая рылась в большой коробке.
— Я их как раз ищу, мсье.
И она запустила руку в коробку.
— Если только еще остались экземпляры, — сказала девушка. — Но если нет, мы вам, конечно, отпечатаем новые. А, вот они! Вам повезло.
— Сколько с меня? — спросил Боорман.
— Шесть франков, мсье.
Он расплатился, и мы вышли из ателье.
Едва мы свернули за угол, Боорман принялся разглядывать нашу покупку, и лицо его просияло.
— Прекрасно! — только и сказал он.