— Надо страдать за свою веру, надо уметь постоять за свои взгляды, — говорит Анкерсен, — надо рисковать своей головой. И тогда обретешь награду, которая дороже золота, тогда тебя ждет жизнь вечная и вечное блаженство! Да, Матиас Георг, даже если б тебе проломили череп, это было бы предпочтительней, чем если б ты, поджавши хвост, попятился назад, подобно бедняге Ниллегору. Теперь ты доказал, что не дрожишь за свою шкуру, и если ты впредь останешься таким, сын мой, то я предрекаю тебе прекрасную будущность! Ах… будь я молод, как ты, уж я знаю, что бы я сделал! Я бы не остался здесь, в этом городишке, я бы отправился в далекие языческие страны и стал настоящим большим проповедником!
Матте-Гок впадает в задумчивость. В глазах его медленно, постепенно разгорается жаркий огонь. Этот трюк хорошо ему знаком по многочисленным кинофильмам, которые он видел. Пока наконец экстаз не охватывает обоих — и его и Анкерсена. Все получилось так просто и естественно, все идет уж до того гладко, что Матте-Гок вынужден себя попридержать, он разыгрывает повторные вспышки сомнений и страха, бессонные ночи, заполненные молитвами и душевной борьбой.
Но вот наконец решение принято. Решение отправиться в Черную Африку и стать миссионером среди язычников.
И теперь, когда он окончательно решился, его охватывает растущее нетерпение, святое призвание властно заявляет о себе, ни на минуту не оставляя его в покое. Да свершится то, чему должно свершиться!
Матте-Гок, как это ясно из предыдущего, — отъявленный проходимец, лишенный совести лицемер и бандит, и каждый волен призывать на его голову все мыслимые беды и несчастья за совершенные им злодейства. Но справедливость требует сказать в его защиту, что, как бы там ни было, масштаб его деяний весьма скромен. Он без труда найдет достойнейших соперников среди преуспевающих мира сего: каждый третий адвокат заткнет его за пояс, что касается ловкачества в делах, притом не выходящего за рамки законности. А в сравнении с фабрикантами оружия, дипломатами, генералами и священнослужителями, кои в те же самые годы готовили все необходимое для кровавой мировой бойни 1914–1918 годов, фигура Матте-Гока меркнет, становясь совсем незаметной… крохотная бледная сколопендра средь тигров, львов и ядовитых змей джунглей…
Обыск в Бастилии выявил новый немаловажный момент: оказалось, что оклеенная обоями дверь, соединяющая гостиную магистра Мортенсена с кухней Корнелиуса Исаксена, взломана, причем совсем недавно, судя по свежим разрывам в обоях. Очевидно, похититель проник к Мортенсену этим путем, так что, вполне возможно, Корнелиус один повинен во всем. Лишним подтверждением этому служит то, что его жена хранит упорное молчание. Очевидно, ее надлежащим образом проинструктировали.
С другой стороны, слишком бросается в глаза тот факт, что магистра именно на эту ночь выманили из его квартиры, так что нет оснований отказываться от гипотезы о заговоре и отменять приказ об аресте тех, кто провел ночь и утро на чердаке пакгауза вместе с погибшим. Все четверо отрицают свою вину, но как столярный мастер Иосеф Симонсен, так и бакалейный торговец Якоб Сифф начинают уже проявлять признаки колебаний.
Что касается графа Оллендорфа, до сих пор ни один человек не упомянул о нем в связи с происшедшим. Но полицмейстер Кронфельдт все более проникается убеждением, что граф и есть главный зачинщик и что это в скором времени выплывет на свет божий. С содроганием и тайными слезами ожидает он того момента, когда первый из заговорщиков не выдержит и выдаст графа.
Ужасный день подходит к концу, и наступает еще более зловещая ночь.
Ландфогт принимает сильные снотворные порошки и погружается в похожее на кошмар забытье, он то и дело испускает жуткие, предсмертные вопли. Фру Кронфельдт не смыкает глаз. Она пытается разбудить мужа с помощью крепкого кофе, но тщетно. Она прибегает к коньяку, но это тоже оказывается напрасным. Она прикладывает ему ко лбу холодные компрессы, но и это ничего не дает. И уж совсем страшно становится, когда ландфогт внезапно привстает, вылезает из постели и с закрытыми глазами и раскрытым ртом принимается вальсировать по комнате, похожий на привидение в своей длинной ночной сорочке. Приходится позвать Дебеса, который помогает фру Кронфельдт загнать лунатика обратно в постель.
И тут он наконец-то впадает в тупое оцепенение.