— Второго числа следующего месяца, — сказал он.
— У тебя две сестры, — продолжала она.
Энгильберт открыл рот, чтобы ответить, но она его предупредила:
— Одна умерла, я это вижу, умерла молодой. Ее звали… Нора?
— Наоми, — прошептал он.
— Да, верно, Наоми. Какое редкое имя. Но, послушай, Энгильберт, у тебя двое, трое, а может быть, и больше детей. Три — вижу отчетливо. От двух женщин.
— Двое от одной и двое от другой, — поправил Энгильберт. Он сильно вспотел. — У меня всего четверо, — сказал он.
— Да, четверо, — подтвердила она. — Первая женщина потом вышла замуж.
— Да, за американца.
— Вторая не замужем.
— Нет.
— Но есть и третья. — Свава вздохнула, словно это ее огорчило. Пот стекал со лба и щек Энгильберта, язык и нижняя губа болели.
— Есть третья, — повторила фру Свава. — Я что-то не очень отчетливо вижу. Она молода. У тебя и от нее ребенок, Энгильберт? Мне это немного неясно. Тебе нечего стыдиться меня, Энгильберт.
— Не знаю, — сказал он. — Не знаю, мне это не известно.
— Но ты из-за нее… уехал, Энгильберт. Уехал сюда.
Энгильберт кивнул.
— Да, — сказал он.
— Могу тебе сказать, что у нее родилась дочь и она назвала ее Энгильбьёрг.
Энгильберт тихо застонал.
— Молчи, — потребовала фру Свава. — Появилось что-то странное. Сиди тихо, закрой глаза.
Он закрыл глаза и ощутил легкое прикосновение ее пальцев ко лбу. Его дурманил аромат, исходивший от платья и кожи фру Свавы.
— Открой глаза, — приказала она. Она сидела напротив него на стуле, коса по-прежнему лежала у нее на коленях.
— Нет, — проговорила она, — я ничего не могу разглядеть. Кажется, ты уедешь далеко. Кто-то преследует тебя в своих мыслях днем и ночью. Женщина.
У Энгильберта вырвалось что-то вроде рыданья, казалось, он сейчас упадет.
— Она сильнее тебя? — спросил он.
Фру Свава молчала.
— Я во власти колдовских чар? — глухо спросил Энгильберт.
Прошло несколько мгновений, прежде чем фру Свава ответила. Наконец она проговорила:
— Потусторонние силы борются за тебя, Энгильберт. Больше я ничего не могу сказать.
— Ты поможешь мне? — прошептал он.
Не ответив на вопрос, она сказала улыбнувшись:
— Ты — начитанный человек, Энгильберт. Помнишь эти строки?
— Стихи из саги «Речи Одина».
— Правильно!
Энгильберт слегка покраснел. Их взгляды встретились. Охватившее его чувство напоминало пережитое в ранней юности, когда впервые женщина посмотрела на него влюбленным взглядом и он ответил таким же взглядом.
Он схватил руку Свавы, прижал ее к губам, покрыл поцелуями.
— Ты очень возбужден, — мягко сказала она. — Выпей это.
Она накапала семь капель из пузырька в рюмку ликера.
— Вот, Энгильберт, — сказала она ласково и даже весело. — Выпей это, а потом иди домой и усни. А вот это тебе от меня.
Она дважды поднесла к губам косу, выдернула из нее длинный темный волос и протянула его Энгильберту:
— Береги его. Носи на себе. Он поможет тебе гораздо лучше твоего талисмана.
Энгильберт взволнованно поблагодарил. Он обернул волос вокруг мизинца и в молчаливом благоговении прижал палец к губам. Осушив рюмку, он глубоко вздохнул и сказал:
— Спасибо. Ты знаешь, что я ничего не могу дать тебе взамен, как бы я этого ни хотел.
Ноги у него подгибались, словно пьяный, он вышел из комнаты и спустился по лестнице, покрытой мягкой дорожкой.
«За твою душу идет борьба, Энгильберт», — сказал он себе.
По дороге он зашел к часовщику Понтусу и купил маленький дамский кошелечек из бисера. В лавке Масы Хансен он купил шпагат, разрезал его на три части, сплел косу и на ней повесил кошелек на шею.
Он всегда будет носить его на груди. Сняв волос фру Свавы с пальца, он положил его в кошелек, волос извивался, словно маленькая змейка, которая укладывается поудобнее в своем гнезде.
11
Весь день тучи, как огромные подвижные валы, нависали над горами. Но к вечеру ветер утих и густой, липкий туман окутал город и море.
«Мануэла» была почти готова к отплытию, пробитая рубка отремонтирована и обложена двумя рядами мешков с песком, провиант взят на борт, пулемет осмотрен и проверен специалистами. Ивар провел на судне весь день, ему не хотелось сходить на берег, и он попросил Фредерика пойти на хутор и попрощаться за него.