— Яшар, козленок мой, как чувствуешь себя?
— А ты, дедушка?
— Эх, накормили меня дерьмом до отвала!
— Мы еще будем здоровые, деда?
— Выбраться б нам отсюда — залижем, залечим раны. Главное, ничего не бойся, внучек.
— Деда, давай уйдем в горы.
Дедушка задрожал всем телом, затрясся, будто через него опять ток пропустили.
— Тише! Нельзя тут говорить об этом — услышат, не ровен час!
— Мы ружья достанем, деда!
— Тише, внучек! Не хватало еще, чтоб нас опять пытать стали.
— А где находится Девгенч, деда?
— Молчи! Мы с тобой знать не знаем, где этот дэв находится.
— Я больше никогда в деревню не вернусь, деда. Я в горы уйду. Буду оттуда на города нападать.
— О, Аллах! Да будешь ты держать язык за зубами или нет!
— Они меня оскорбили, деда!
— Этот ребенок совсем разучился молчать! Куда мне деваться?!
— Деда, у меня рот перекошен?
— Чуть-чуть. До свадьбы заживет.
— И глаза у меня в крови?
— Ничего, все заживет… Главное — ничего не бойся.
Дверь распахнулась, и на пороге появились двое в полицейской форме и четверо в штатском, все четверо очкастые, наодеколоненные. Трое мужчин и одна женщина. Она чем-то похожа на Назмийе-ханым, такая же полная, смуглая, только чуть пониже. Один из мужчин снял очки, другой заорал:
— Вставать нужно, когда к вам входят. Ишь расселись!
— Сам бы попробовал встать, когда места живого на теле не осталось, — рассердился дед.
— Ты, ты, мальчишка, вставай! — крикнул один из вошедших на меня.
Я попытался встать, но у меня ничего не вышло, спина горела от ударов.
Штатские повернулись и ушли, остались только полицейские. Один из них схватил дедушку под мышки и силой поставил на ноги, другой — меня. От прикосновения к цементному полу нестерпимая боль обожгла огнем босые ступни. Появилась женщина, с виду похожа на служанку в доме Назмийе-ханым, она принесла нашу обувь с носками. Мы, чтоб обуться, с трудом опустились на мокрую скамейку, но ни я, ни дед не могли нагнуться, чтоб натянуть носки. Нам помогли полицейские и женщина. Опять нас подняли под мышки, повели куда-то. В носках еще больней ступать по цементу. Куда ж они нас тащат? Мне очень страшно. Неужели опять пытать начнут? А вдруг они услышали, как я деда звал в горы, и опять ведут на допрос? Неужели опять пропустят ток через меня? Или будут охаживать дубинкой? Опять я потеряю сознание?
Нас ввели в просторную комнату, где в креслах расположились все четверо очкастых. Поставили посреди комнаты перед ними. По бокам стояли полицейские, они поддерживали нас, иначе мы упали б на пол.
— Говорите, откуда вы знаете Сулеймана?
— Какого Сулеймана?
— Что значит какого? А сколько всего Сулейманов?
— Не перечесть! Хоть пруд пруди Сулейманами, особенно в наших краях.
— Мы говорим о премьер-министре Сулеймане.
— Мы его не знаем.
— Зато он вас знает.
— Ошибка какая-то вышла. Мы с ним не знакомы.
Штатские переглянулись.
— А с Назмийе-ханым вы знакомы?
— Были у нее в гостях, — кивнул дед. — Она нас чаем угощала, дала сто лир. Мы не хотели брать, но она настаивала.
— В праздничный день были у нее?
— Нет, два дня тому назад.
— Зачем ходили к ней?
— Чтобы она сказала об нас Атилле-бею, а он помог бы забрать куропатку у Харпыра.
— Какую куропатку? Опять эта проклятая куропатка! Она и в протоколах допросов все время упоминается.
— Куропатку моего внука Яшара. Однажды Харпыр приехал поохотиться в нашу деревню. Он американ, инженер по самолетам. Охотился на пару с моим сыном Сейитом. Американу очень понравилась куропатка, он просил, чтоб мы ему отдали ее. Но она принадлежит мальчику, он сильно привязан к ней. Мы отказали. А тут наш односельчанин Карами поднес в подарок Харпыру ковер. Мой сын Сейит давно мечтает устроиться на работу к американам и потому заискивает перед ними. Ночью, пока мы спали, Сейит выкрал куропатку и отвез Харпыру. Через пятнадцать дней Харпыр опять приехал к нам в деревню и куропатку привез с собой. Он хорошо поохотился, настрелял много куропаток. Мы говорим: попользовался нашей куропаткой, пора и вернуть. А он и слышать об том не хочет. Ребенок прямо на глазах тает, места себе не находит, слезами по ночам исходит. Где это видано — отнимать любимую куропатку у тринадцатилетнего мальчика! Вот зачем мы приехали в Анкару — чтобы забрать куропатку обратно. Были мы на приеме у вали, у каймакама, решили, наконец, просить о помощи у Назмийе-ханым.