— Не заберет. Я не дамся.
— Ах ты простота, простота, и не заметишь, как он тебя вкруг пальца обведет.
— Да как же он у меня заберет куропатку, если я по своей воле ни в жисть ее не отдам, — возразил братишка. — И потом, не забывай, мама, моя куропатка ни одному человеку, кроме меня, в руки не дастся.
Мать меня к себе подзывает:
— Поди, сынок Али, с ними завтра в горы. Последи за Яшаром, ты ведь старший. Он у нас простой чересчур. Даже Бургач прытче его. А Кадир хитер и плутоват. Уж если он позарился на чужое добро, хоть бы и на куропатку, не успокоится, пока не отымет. Помнишь, сынок Али, как восемь лет тому отец купил нашему Яшару новую шапку, красивую, нарядную. Не дождался Яшарчик праздника, надел ту шапку да пошел скотину пасти в Чюрюкташ. Этот самый бестия Кадир увидел на нем новую шапку и с расспросами приставать начал: «Где ты нашел эту шапку, Яшарчик?» А тот, в простоте душевной, и говорит: «Отец купил». Кадир не отстает: «Что ж ты, так прямо новую и надел? И постирать не успел?» «Не успел», — отвечает мой сын. «Никуда это не годится. Новую шапку нельзя нестираной надевать. Вот потому она тебе и не личит». Побежал мой мальчик к воде, сунул туда свою новокупочку, отжал-выкрутил. Вернулся домой, я смотрю, а от шапки одно названье осталось. Весь в отца пошел, такой же простодушный. Боюсь, опять на Кадирову приманку попадется…
Больше мать ни слова не сказала. Молчит и молчит, пока спать не легли. Только перед самым сном шепнула мне на ухо:
— Непременно завтра пойди на охоту вместе с ними. Не оставляй младшего брата одного.
На другой день мы спозаранок встали, мать накормила нас на дорогу супом, чтоб сытнее было. Яшар корм в клетку насыпал. Стали мы поджидать Кадира. Вскоре и он явился. В руках ружье и платок. Набросил он платок на клетку и потянул за ручку — сам нести хочет.
— Ты чего это? — вскинулся брат. — Ну-ка пусти. Я сам понесу.
— Дай понести куропатку, — просит Кадир.
— Не дам. Сам управлюсь. Ты лучше свое ружье неси.
Поведение брата пришлось по душе нашей матери.
— Ай да молодец сынок! Зря, видно, я его дурачком считаю.
Мы уже вышли из ворот, когда Кадир, увидев меня, всполошился:
— Зачем Али с нами идет? Мешать только будет.
— Нет, я тоже хочу с вами.
— И что ж ты собираешься делать в горах?
— Как и вы, охотиться буду.
— У тебя ж ружья нет.
— Зато у тебя есть. А у нас с Яшаром — куропатка.
Тут мама вмешалась в наш спор:
— Кадир, не мешай мальчикам. Они вместе хотят быть. Али поможет брату клетку нести.
Огорчился Кадир, но виду не показывает:
— Ладно, пускай идет. Разве я против?
Когда мы вышли за деревню, Кадир язвительно так говорит:
— Не доверяет мне ваша мамаша.
— Разве есть у нее основания не доверять тебе, дядюшка Кадир? — прикидываюсь я этаким простачком.
— Зачем же она тебя послала вместе с нами? Ох, не доверяет…
— Я сам захотел идти. Скучно дома одному.
Крепится Кадир из последних силенок, виду не подает, как расстроился.
— Ладно, пошли.
Утро выдалось отменное. Мы перешли вброд речку Хеледже. Наконец-то наши поля дождались вешних денечков. Миндальные деревья на склонах холмов оделись листвой. В дубняке распустились лесные фиалки. На дальних горных вершинах укоротились снеговые шубы. Чистое, ясное небо раскинулось над головой. Лишь кое-где у горизонта вскипали белой пеной облака. Я всякий раз, как забредаю в эти места, радуюсь без меры, а чему — сам не знаю. Яшар тоже веселый стал, даже Кадир и тот беспричинно развеселился, песню завел:
Жалостная песня у дяди Кадира. Слушаю я его, а сердце так и щемит.
— Дядя, — спрашивает братишка, — у тебя же на лбу вроде нет клейма.
— Тебе этого не понять, малыш.
— И ты часто плачешь?
— Мал ты еще, Яшар, чтоб понять.
Повернулся ко мне Яшар, а у самого глазища круглые, изумленные.
Кадир опять запел:
— Скажи, дядя Кадир, — не унимается братишка, — когда ты по ночам не спишь и плачешь, тетушка видит это?
— Глупый ты, Яшар! При чем тут моя жена?
— Ты что, совсем не хочешь со мной разговаривать?