Он ждал ответа, а я молчал. Не мог же я дедушку подводить. Еще ниже голову пригнул, а сам дрожу от страха и думаю: «Сейчас как врежет…»
Он придвинулся ближе и впрямь замахнулся на меня кулачищем, но тут дедушка подскочил.
— Не смей ребенка бить! Я тебя еще утром предупреждал, чтоб не смел малыша и пальцем тронуть! Сиди, где сидишь!
Пришлось отцу отступиться, но вижу я, как нелегко ему это далось. Лучше б ушел в свою комнату, побыл там один на один с собой, авось успокоился бы. Нет, не уходит… Вдруг уселся на сундук, куда мы постели свои складываем, голову руками обхватил. Я подумал, что ему полегчало б, если б расплакался. Но взрослые при других не плачут. Стеснялся он нас. Вижу, как он мучается. Лучше б поколотил меня, душу отвел. Но дедушка не позволит ему. Вон оно, оказывается, как человек может страдать из-за куропатки. Мне было совестно, и жалко отца, и жалко себя, и жалко куропатку. Но что я мог поделать?
— У нас за душой ни гроша ломаного. — Голос отца звучал глухо. — Бьюсь как проклятый, чтобы работу найти, чтоб прокормить вас. А вы что? Вы мне только поперек пути встаете. Я один тащу на себе весь дом, будь он неладен. Один корячусь, из сил выбиваюсь, чтоб самому в люди выйти и детей вывести. Я эту старую лодку вперед толкаю, а вы — назад.
— Давайте покушаем, — вмешалась мама. — Легче будет дом на себе тащить. Нам и впрямь негоже толкать нашу лодку в разные стороны.
В тот вечер отец не проронил больше ни слова. Дед тоже помалкивал, Отец даже в кофейню не пошел, где обычно просиживает все вечера. Дед туда вообще не ходит. Один только Али отпросился погулять с ребятами, мать его отпустила.
У меня от усталости глаза слипались, поэтому я ушел в нашу с дедом комнату и лег в постель. Вскоре и дедушка пришел, лег рядом со мной. На сей раз он не стал запирать дверь на засов и куропатку не стал заносить в дом, а оставил на обычном месте. Он, видно, решил, что самое страшное уже позади и можно ничего не опасаться. А мне по-прежнему было страшно.
— Деда, — прошептал я, — а ты не боишься оставлять там куропатку?
— Конечно, не боюсь. Наша взяла, внучек! Американ укатил восвояси, теперь раньше чем через неделю не заявится. Мы к тому времени вправим мозги твоему папаше. А не удастся — тогда и думать будем.
Я заснул. Ночью мне всякие-разные страсти снились, горел я как в огне, утром проснулся раньше всех — весь в поту. Я тихонько поднялся, будто мне по малой нужде надо. Напялил шапку и вышел.
Смотрю, а куропатки нет!
И отца нет. Мать с братьями и Дуду еще сладко спали. Я кинулся к деду.
— Дедушка, дедушка! Куропатки нет! И отца нет! — принялся я тормошить деда. Он спросонок вскочил и, как был, без порток, кинулся во двор. Распахнул калитку, заглянул под навес. Клетки и впрямь нигде не было.
— Беги, Яшар, взгляни, стоит ли на месте джип Карами, — велел мне дед. — Посмотри заодно, не видать ли твоего отца на улице. Если он там, беги за ним. Я только оденусь — и за тобой следом.
Я бросился вниз по лестнице, а мне вслед несся голос дедушки:
— Вставай, Исмахан! Твой муж ушел из дому. Не слышала когда?
— Ой, не слышала! — всполошилась мама. — Если бы слышала, ни за что б не отпустила. Валлахи, не слышала.
Джип стоял на месте, но отца нигде не было видно.
«Ну что, нет его?» — спросил глазами подоспевший дед.
Я опустил голову.
— Беги на проселок! — крикнул дед. — Может, он недалеко от деревни ушел, автобус поджидает. А я тем временем спрошу Карами, не знает ли, куда подевался Сейдо.
Припустился я со всех ног, а у себя за спиной слышу насмешливый голос Карами:
— Откуда мне знать, куда ваш Сейдо-эфенди намылился?
Может, он и видел, да только правды от него не дождешься.
Проселок был пуст, пыль прибита ночной росой — ни отцовских следов, ни куропаточьих. Хоть бы перышко валялось! Обвел нас отец вокруг пальца.
Дед — старый волк, а мой отец, стало быть, молодой волк, хитростью ему не уступит. Так оно выходит.
— Знаю, малыш мой, как тебе горько, — схватив меня за руку, сказал дедушка. — А мне еще горше, поверь. Тебе он отец, а мне сын. Ох, рвется душа на части, когда супротив ближайшего сродника надо идти. А ведь ничего не поделаешь, придется. Одно хочу сказать тебе: наберись терпения, малыш. Крепись изо всех сил, но не плачь. Вернется же он в конце концов…
Пока дед не сказал мне этого, я еще крепился, а тут не выдержал и заревел в три ручья. Так и пришел домой, весь зареванный, с глазами красными, как малина. Не помню, как я вечера дождался. Не в себе был. Уже в сумерках вернулся из своей обычной ездки джип Карами. И тут выяснилось, что в Сейдиме они нагнали отца, который почти всю ночь шел пешком. Оттуда на джипе Карами он доехал до Кырыклы, а там пересел в минибус. Клетку с куропаткой он нес с собой.