— Нет, уж коли пришли, будьте любезны отведать чаю или кофе. Без этого никак нельзя. Я принесу чай с пирожками.
Эта женщина была чернявенькая и худая. Она очень легко ступала по коврам. Через минуту она появилась опять, неся на подносе чай и блюдо с пирожками. Она придвинула к деду поближе низкий столик, а на другой такой же передо мной поставила чашки и пирожки. Они были с мясом и с сыром.
— Здесь неподалеку есть кондитерская, — сказала она. — Там пекут эти пирожки и доставляют сюда специально для угощения посетителей. Раз в месяц приходит счет от кондитера, и мы расплачиваемся. Не думайте, будто госпожа сама печет их. Назмийе-ханым только и умеет, что за собой ухаживать да на свежем воздухе гулять. А ежели господин премьер куда направляется, он непременно берет с собой супругу. Детей у них нет. Мое дело — следить за порядком в доме, чтоб чисто было. Я и в спальной комнате убираюсь. Ах, уж коли быть на этом свете чьей-нибудь женой, так только премьер-министра…
— Что ты такое говоришь, дочка! Не знаю, как тебя зовут. В каждой стране есть свой премьер, и у каждого премьера есть жена. Не забывай, чей хлеб ты ешь. Я, честно говоря, не слишком жалую партию Справедливости. Но то, что ты говоришь, не очень хорошо.
— Ну-ка, повтори, что ты сказал! — вскинулась служанка, уперев руки в бока. — Повтори! Не жалуешь, значит, партию Справедливости?! И откуда ты такой выискался? Зачем сюда пришел? Кто тебя звал?
— Да-а, я не член партии Справедливости. Что из того? Но я ведь турок, не чужеземец какой! Уродился я в деревне Дёкюльджек Сулакчинского ильче. Я гражданин этой страны. И как гражданин имею право прийти к Назмийе-ханым. Не так ли?
— Пейте, пейте чай, пирожки ешьте. Небось с утра голодные ходите. А уж решится ваше дело или нет, это еще неизвестно.
Ну и народ в этих городах! До чего ж люди быстро меняются, как только переселяются на жительство в город! Двуличными становятся. На лице одно написано, а в душе — другое. Трудно понять, какие они по сути своей. Не то что мы, деревенские. Вот эта женщина только что открыла перед нами свое истинное лицо. Она так говорила о Назмийе-ханым, будто та у ней в должницах ходит. Уж то хорошо, что она не прикидывается этакой овечкой, а в открытую лепит, что думает. Не знаю, как деду, а мне эта женщина понравилась. Мне даже показалось, будто она чем-то на мою маму смахивает. Только мама попроще, не такая разбитная. Зато мама самая умная, самая лучшая на всем белом свете.
Как раз в этот миг дверь залы отворилась, и вошла Назмийе-ханым. Она словно бы утопала в целом облаке ароматных запахов. Я хорошо знаю деда и потому уверен, что он сейчас мысленно воскликнул в адрес Назмийе-ханым: «Ай да молодец!» Женщина она была рослая, в теле, вся из себя аппетитная, как баклажанная долма. Мы быстро поднялись на ноги.
— Сидите, сидите, пожалуйста! — нараспев произнесла Назмийе-ханым.
Она не спеша оглядела нас с дедом с головы до ног, потом спросила:
— Вы из Испарты?
— Нет, из Сулакчи.
Еще раз скользнув взглядом по дедушкиной одежде, она перевела глаза на меня.
— Какой славный мальчик. Как его зовут?
— Яшаром его зовут, госпожа. У него приключилось большое горе.
— Отчего вы не едите пирожки? Угощайтесь, пожалуйста. Как от яда есть противоядие, так и на горе, беду управу найти можно. Если будет в наших силах, развеем мы вашу заботу. Так в чем дело?
— Многим мы рассказывали о нашей беде. Кто на смех нас поднимает, кто отмахивается: какая, мол, это беда? Что говорить, на каждую гору свой туман садится: на большую гору — большой, на маленькую — малый. Но ведь и малой горе ее туман большим кажется. Так и мы — никак не можем просвет в тучах сыскать.
Назмийе-ханым дедушка понравился, решил я. Вон как умно разговор повел, и голос у него сделался мягкий, как масло, уважительный.
— Покороче, пожалуйста. Чего вы у меня просите?
Издалека повел дед свой рассказ, с того самого дня, как я поймал птенца, как выходил его, как приручил. О нищете в деревне рассказал дед, об отце, который промышлял торговлей вразнос, как он нанялся сторожить мельницу, как записался поехать в Германию, но только его очередь никак не подходит. Поведал и о семействе Теджира Али, и о поездке отца в Анкару, об его знакомстве с американским охотником, о приезде Харпыра в нашу деревню, о приеме, который ему оказали в доме Карами, об охоте, о том, как американцу понравилась моя куропатка, о подаренном ковре. И еще о том, как отец соблазнился обещанием работы и решил отдать мою куропатку Харпыру. И наконец о том, как отец украл куропатку, хоть и знал о моей привязанности к ней, как самолично отвез ее в Анкару и вручил американцу. Обо всем рассказал дедушка — о том, что Харпыр работает инженером по самолетам в Туслоге, что мы ходили к каймакаму, как он отделался от нас, но мир не без добрых людей, и нас надоумили обратиться к ней, Назмийе-ханым, такой доброй и милосердной. И вот мы пришли и просим помочь.