А коль вам вспомнятся забавы юных лет,
Вы скажете себе, что к ним возврата нет.
Прыжками легкими пересеките залу,
Отпряньте на мгновенье от того,
Чья сильная рука вас ловко обвивала,
И закружитесь вновь в объятиях его.
Танцуйте! Вы сейчас — как юные царицы,
Но царству вашему не беспредельно длиться.
В свой срок любовные мечты у вас в сердцах Утратят прежний пыл — их обескрылит страх;
И часто вспоминать вы станете в унынье Года, увядшие, как увядают ныне Гвоздики с розами вкруг вашего чела;
И сон утратите, как только зеркала Докажут вам, что дни не минули бесследно И что лицо у вас от слез не в меру бледно,
От слез, которые мужской чаруют взгляд,
Но время медленней идти не умолят;
И что душевные невзгоды, хворь и горе На вашем чистом лбу свой след прочертят вскоре, А старость мрачная... Так будьте ж, мотыльки,
В любом движении изящны и легки,
Танцуйте, и цветы с кудрей, кружась, роняйте,
И взоры всех мужчин своей красой пленяйте,
И пусть ваш звонкий смех волнует им сердца,
И ликованию не видится конца!
Тюрьма
Поэма на мотивы XVII века
«Не смейтесь зря над тем, кто стар и служит богу! Могу ли, здесь чужой, запомнить я дорогу?
А вы повязку снять по меньшей мере час Не позволяете мне с наболевших глаз.
Напрасный труд! Я их не устремлял доныне На вашу мрачную и тайную твердыню.
Солдаты, оскорблять в моем лице грешно Того, чье тело мной сюда принесено».
Увещевает он, но бесполезно это:
Слова его звучат и молкнут без ответа.
Ведут священника запутанным путем.
То заскрипит под ним подъемный мост над рвом, То жалобы его едва слышны в подвале,
То эхо разнесет их по просторной зале,
То он по лестнице восходит винтовой.
Вот так и следует слуга Творца седой,
Хватаясь за стены промозглых коридоров,
В тюрьму, лишь для его невидимую взоров. Пришли. Стоят. Вдали стихает стук сапог. Зазвякали ключи, и щелкает замок.
На три ступеньки вниз сошел служитель божий. Незрячий, он тепло вдруг ощущает кожей,
А стало быть, гореть здесь должен хоть светец...
И снять ему спешат повязку наконец.
Его напутствия ждет в камере секретной,
Где с мраком факелы соперничают тщетно,
Старик, чья смерть близка, как понял из речей Своих проводников смиренный иерей,
И должен он свершить обряд над заключенным. Тут кто-то доложил с почтительным поклоном:
«Священник прибыл, принц».— «Что делать здесь ему?» — С незримого одра больной сказал во тьму,
Но к ветхим пологам, что узника скрывали И представление одни еще давали О том, сколь знатен был он на заре годов,
Приблизился пришлец, исполнить долг готов.
СВЯЩЕННИК
Внемли, мой сын...
УМИРАЮЩИЙ
Людей я ненавижу смлада,
И все же им душа внимать доныне рада.
Я слышать их рожден, хоть и не уяснил,
Зачем меня влечет к тем, кто мне зло чинил.
Не знал я дружества, а если верить страже,
Заменой счастья стать оно способно даже;
Не довелось вовек в темнице мне слыхать,
Как колыбельную поет младенцу мать;
Я сердцем одинок и все же речь людскую Впиваю с жадностью, чуть нежность в ней почую.
Меня назвали вы «мой сын». Так отчего Пораньше было вам не навестить его?
СВЯЩЕННИК
О, кем бы ни был ты, кто от людей до срока Отрезан тайною опасной и глубокой,
Знай: цепи сбросишь ты, покинув мир живых.
Коль на тебе грехи — сознайся честно в них. Всеслышащий Господь признанья не отринет И рай перед тобой отверзнуть не преминет:
Ты вход туда купил ценой скорбей и слез.
Тебе свободу я, слуга Творца, принес.
Святое таинство свершая покаянья,
Творю я вышний суд в зловещем этом зданье.
Ответствуй. Я уже тебе надежду дал.
Г осподь...
УМИРАЮЩИЙ
Коль впрямь он есть, за что я так страдал? СВЯЩЕННИК
Но сам-то он страдал стократ страшней, наверно. Зачем перед концом ты изрыгаешь скверну,
Дерзая сетовать, когда и кровь Христа —
Благая кровь! — лилась из ран Его с креста?
Для нас, кому чужда признательность от века, Благоволил познать Он участь человека.
Умри ж без ропота, как Он, коль час пробил.
УМИРАЮЩИЙ Я королем быть мог.
СВЯЩЕННИК Спаситель Богом был.
Пусть мне и поминать себя грешно с ним рядом,
Я все ж тебе скажу, что, в бой вступая с адом, Грудь панцирем стальным был вынужден облечь — Ни разу не снимал я власяницу с плеч,
Хоть пытку каждый шаг сулит из-за нее мне.
У вас в обители есть место в церкви скромной,
Где каюсь я в грехах с тех пор, как дал обет,—
Там пол коленями истерт за сорок лет.
Но недостаточно и этого мученья,
Чтобы надеяться на вечное спасенье.
В горниле горести очиститься должна Душа, коль чает в рай быть впущена она.
Торопит время нас. В своих откройся винах,
Чтоб право возымел я отпустить, мой сын, их,
И пред крестом, где Бог за нас окончил дни,
Со мною мысленно колени преклони.
Монах так воспылал, обрел такую смелость,
Что не по возрасту лицо его зарделось,
И слез не удержал он на короткий миг,
И к смертному одру в волнении приник,
И перед узником воздвиг распятье божье,
С трудом его держа и сотрясаем дрожью.
Над умирающим сочувственно склонен,
Читать отходную стал еле слышно он, Подметить признаки раскаянья стараясь И с нетерпением в несчастного вперяясь.
При этом пологи раздвинулись чуть-чуть,
И отблеск факела успел меж них скользнуть,
И увидал старик, что пламя упадает Не на черты того, кто в муках ожидает Конца, желанного ему давным-давно,— Железной маскою оно отражено.
Священник вспомнил тут, что как-то раз монахи Из их обители шептались в явном страхе О государственном преступнике большом, Назвать которого не смел никто кругом.
Кому-то будучи опасен чрезвычайно,
Похищен, дескать, он из колыбели тайно И в заключенье дни с младенчества влачит, Железной маскою от глаз людских сокрыт. Прибыв во Францию, бежать он попытался,
И хоть уже едва ль не через час попался, Мгновений нескольких хватило для того,
Чтоб разглядеть кой-кто успел лицо его.
В Провансе женщина одна, как утверждали, Вступала в монастырь Сен-Франсуа де Саля И, Матерь Божию в свидетели беря,
С рыданьями клялась, что заточили зря Того, кто прозвище снискал Железной Маски; Что слухи о делах его преступных — сказки;
Что он в речах учтив, юн и собой хорош И внешностью весьма на Короля похож;
Что голос у него свежей, чем ключ студеный;
Что он иль некий принц, иль ангел воплощенный. Был случай и другой: близ замка брел монах,
И золотой сосуд приметил на камнях,
И коменданту снес свою находку честно,
И сгинул навсегда,-и что с ним — неизвестно. Вести об узнике под маской разговор Строжайше запретил в аббатстве том приор.
«А где наш брат — про то я узнавать не буду.
Он согрешил, прочтя на золоте сосуда Гвоздем начертанный губительный секрет». Забылось это все затем за далью лет.
Возобновить хотел монах свои усилья,
Но в этой камере, прижизненной могиле,
Где этот мученик с седою головой Существованье длил с пелен, как труп живой, Святой отец прервать молчание боялся.
Тут узник, увидав, что он заколебался,
На ложе чуть привстал и вымолвил: «Старик,
Так что ж ты, онемев, в растерянности сник? Ужель картиной мной испытанных мучений Остужен жар твоих бездумных поучений?
Вновь на меня взгляни и повторяй потом,
Что служит длань Творца невинному щитом.
В грехи, в которых ты велишь мне повиниться, Ни разу я не впал с рожденья до гробницы: Всегда один влачил я долгие года И стариком умру, хоть не жил никогда.
Коль повесть бед моих прочесть тебе угодно, Знай: к памяти моей взываешь ты бесплодно.
Я без следа прошел дорогой бытия:
Нет у меня «вчера» — не ведал «завтра» я.
Я тоже прошлое желал себе примыслить
И стену, чтоб года протекшие исчислить,
Зарубкой новою вседневно испещрял.
Все больше было их, я все не умирал.