В раздираемом противоречиями мире, под гнетущей тенью мировой войны, двух поверженных революций, контрреволюционного террора Немет вместе с многими представителями либерально-демократических кругов Венгрии испытывает отчужденное недоверие к глобальным социальным сдвигам, ищет для маленькой своей родины некоего «третьего», «сугубо венгерского» пути — призывает сограждан культивировать «свой сад», создавать «островки» достойной человека жизни, чтобы они слились затем в «единый цветущий сад нации». Он верует сам — и хочет вселить свою веру в других, — что Венгрию, беспомощную под властью реакции, томящуюся в цепях невежества и потерявшую надежду на будущее, еще можно спасти, вдохнув в нее плодотворящие силы культуры. В 1932 году, желая установить максимально прямой контакт с читателями и обрести полную независимость для изложения обуревавших его идей, Немет затеял издание собственного журнала «Тану» («Свидетель»), единственным автором которого был он сам на протяжении четырех с лишним лет.
С журналом «Тану» были связаны самые заветные мечты Ласло Немета, надеявшегося в эти годы на туманно обещанный комплекс реформ сверху, которые должны были пасть, по его замыслу, на плодоносную почву, подготовленную снизу — прежде всего народными, то есть крестьянскими, писателями — известным в тридцатые годы движением, к программе которого Немет был в ту пору близок и даже выступал в своем журнале одним из его идеологов. «Тану» мыслился им как своего рода «новая энциклопедия», которая, минуя рутину официальной школьной методы, в свободной, непринужденной форме эссе будет приобщать широкий круг читателей к новейшим достижениям гуманитарной и естественнонаучной мысли.
Таким и выходил этот журнал — Немету удалось выпустить двенадцать его номеров, распространявшихся по подписке, — журнал, наполненный раздумьями, иллюзиями, точными знаниями, ошибками, прозрениями, неохватными мечтами.
Но в 1935 году хортистский режим Венгрии резко оборвал игру в реформы, не оставив иллюзиям места. Еще недавно делившийся с читателями своими надеждами, автор «Тану» теперь не таясь рассказал о горьком своем разочаровании и вскоре вообще отказался продолжать издание журнала. В 1936 году «Тану», этот «свидетель» драматически откровенной душевной жизни Ласло Немета, пользовавшегося уже огромным авторитетом в стране, перестал существовать.
Сколь ни много энергии уходило на необыкновенной интенсивности журналистский труд, Ласло Немет все эти годы продолжал быть тем, кем, в сущности, родился, — художником, большим писателем, чье дарование лишь оттачивалось и крепло в водовороте социальных коллизий, чье знание человеческой души углубилось необычайно. После первого успеха в 1925 году он не публиковал почти ничего из художественной прозы, кроме нескольких, наперечет, новелл. Между тем она уже существовала, жила, и не в планах и замыслах — их, разумеется, тоже было множество, — но в виде реально написанных, готовых к печати романов, рассказов.
Первый большой роман Немета «Человеческая комедия» создавался в конце двадцатых годов. Его главное действующее лицо Золтан Бода начал собою длинную череду героев последующих романов и пьес — героев, в характерах, умонастроении и жизненном пути которых писатель воплощал свои заветные идеалы. Золтан Бода — самый первый эскиз этого особенного типа людей, одаренных не только различными способностями, но прежде всего совестливостью и непобедимой просветительской страстью. Они тянутся к самосовершенствованию и обладают замечательной силой воздействия, талантом увлекать за собою людей. В них нет при этом честолюбивого желания диктовать миру свои законы, напротив, они ищут уединения — все тот же «остров»! — где возможно жить по совести, делясь всем своим духовным достоянием с учениками и сподвижниками и делая любое полезное людям дело; когда же таких «островов» станет много, когда они прорастут по всей стране — ибо «каждый человек сам должен сделать жизнь свою чистой», — тогда-то и наступит истинный земной рай, коего не достичь (так судят они) ни государственными переворотами, ни социальными, сверху, декретами. Таковы в общих чертах воззрения Золтана Боды, одерживающие в романе безусловную нравственную победу, хотя самого Боду, «кудесника-доктора» и просветителя, проповедника, в конце концов губит косная, невежественная среда: Немет убежденный реалист, он не позволяет себе принимать желаемое за действительное, не фальсифицирует жизненную правду.