Я об этом не подумал, но она мне напомнила, что я играю на гитаре.
— Ты хорошо играешь?
— Кто его знает.
— Мне хотелось бы тебя послушать как-нибудь вечерком.
— Тогда нам нужно снова встретиться, — смеясь, сказал я.
— Конечно, — ответила она.
Мы зашли в кафе, и теперь я смог хорошенько рассмотреть ее лицо. Когда я говорил, она глядела мне прямо в глаза. А я думал об искалеченных ногах Амелио. Мне хотелось понять, видела ли она эти тоненькие ноги, и я рассказал ей об утренней сцене. Она сделала гримаску и зажмурила глаза, но не прерывала меня. Не успел я договорить, как она положила мне руку на плечо и торопливо сказала:
— Мы должны помочь ему. Он ведь больше не сможет работать.
— Я и сам по-настоящему не работаю. Живу у матери.
— Почему ты не играешь в оркестре?
Вот что ей взбрело в голову в этот вечер. Сам я над этим никогда не задумывался. Моя гитара была к месту в остерии, на тихой улочке. Но ведь это же не работа. И потом, я любил играть в одиночестве.
— А на танцы ты ходишь?
Мы договорились, что пойдем вместе на танцы. Я проводил ее до самых ворот. Жила она на пьяцца Кастелло.
Я не рассказал Амелио о своей встрече с Линдой. Теперь, когда я входил к нему, я сразу ощущал запах ее духов. Окно было распахнуто, но вместе с холодным воздухом я вдыхал ее аромат. На полу валялись окурки со следами губной помады.
— Вот увидишь, ты непременно выздоровеешь, — убеждал я его, — главное — делать упражнения.
— Какие упражнения?
— А разве в детстве ты не учился ходить?
— Не такими ногами.
О цветах он мне больше не говорил. Перестал бриться. Ту бутылку коньяку он уже прикончил.
— Если ты и дальше так будешь продолжать, ты их всех распугаешь.
— Кого?
— Своих девушек.
Как-то утром он попросил меня принести гитару. В эти дни достаточно было Линде тихо сказать мне: «Хорошо, Пабло», и я уже чувствовал себя счастливым. Я пришел к нему с гитарой, сел на постель и начал играть. Амелио слушал, откинув голову на подушку. Слушая, он, как и Линда, закрывал глаза. Он даже не заметил, что играл я неважно. Слушал и молчал. Я сказал:
— Завтра принесу тебе чего-нибудь выпить.
На другой день я зашел в кафе напротив его дома и просидел там все утро, дожидаясь, не выйдет ли Линда. Я видел, как вышла из дому мать Амелио, видел, как сновали взад и вперед незнакомые мне люди, но Линда не появлялась. Прихватив с собой фьяску вина и гитару, я поднялся к Амелио в обычный час. И на этот раз играл с бо́льшим настроением, мы пили вино и болтали. Теперь мне казалось, что запах духов Линды стал куда слабее. В следующие дни я прятался за углом кафе и все ждал. Но Линда не приходила.
Однажды утром я сказал ему:
— Знаешь, хорошо еще, что тогда ты один покалечился. Вы же были оба пьяны. Подумай только.
— Я уже думал.
— А с той девушкой ничего плохого не случилось?
— С женщинами никогда ничего не случается.
— Но вы ведь были оба пьяны?
— Откуда ты взял?
Как-то он спросил, хожу ли я на танцы.
— Что-то неохота, — ответил я. — Предпочитаю гулять один.
— И к женщинам тебя не влечет?
— Время неподходящее, — сказал я. — Ты же без них обходишься, могу и я обойтись.
— Чертово зеркало, — процедил он. — Точно все время в кино сидишь.
— Хотелось бы мне, чтобы женщины сами меня добивались, — сказал я. — Лежать бы, как ты, в постели, и пусть себе ухаживают. Не все ли равно, кто за кем.
Амелио уставился в потолок и промолчал. Потом сказал:
— Ты не работаешь и за девушками не бегаешь. А ведь ты молодой. И лицо у тебя веселое.
С того дня, отправляясь к нему, я старался внушить себе, что никакой Линды никогда и в глаза не видел. Я все думал о ногах Амелио, о его мотоцикле. Но Линда не выходила у меня из головы. Я вспоминал, как шел с ней под руку и как, танцуя, она коснулась моего колена, вспоминал ее смех и походку.
Теперь я стал реже играть для Амелио. Нельзя же было напиваться каждое утро. А в полдень я к нему не ходил. В эти часы его мать стряпала на кухне и запрещала нам пить. Однажды она остановила меня, когда я уходил, и сказала, что хочет со мною поговорить. Она не плакала, не повышала голоса, не хотела, чтобы Амелио нас услышал, а начала тихо рассказывать, что, еще когда Амелио был мальчишкой, отец чуть не до смерти избил его за то, что он невесть куда удрал на мотоцикле, что раньше Амелио месяцами страдал от головной боли, но его вылечил один доктор, сделав ему укол вот в этой самой кухне. А какой же толк от теперешних больниц, если там держат людей подолгу, а вылечить не могут? Сначала все денежки вытянут, а потом домой отправляют. И теперь Амелио конченый человек. Я слушал и понимал, что ей хочется излить свое горе, и мне было стыдно, что вот я здоров и пришел сюда побренчать на гитаре, и я сказал ей, что Амелио парень толковый и работу наверняка найдет.