Однако добиться от Дорины вразумительного ответа мне не удалось. Она так хотела, чтобы Карлетто признали невиновным, что даже меня уверяла, будто он никогда не встречался с майором. Ночью Джина рассказала мне, что у Карлетто нашли подпольные газеты и что майор в одном белье выпрыгнул с балкона.
— Это тебе Фабрицио рассказал?
Она засмеялась.
— Нет, Джузеппе. Он приходил узнавать о тебе. Твои друзья-коммунисты все знают.
Товарищи ей уже два дня назад сказали, что, когда я выйду, меня вышлют в Турин под надзор полиции.
— Но мне не хотелось этому верить, — сказала она, — неужели тебя в самом деле отправят домой, в Турин?
Утром Марина в последний раз приготовила нам кофе. Она вспомнила об образке и в присутствии Джины сказала:
— Мадонна смилостивилась над тобой, грешником.
— Какую же она ему милость оказала? — спросила Джина.
Марина подняла глаза к небу.
— Молчи, — сказала она, — ты тоже нуждаешься в ее милосердии.
Мы с Джиной наспех уложили мои вещи. Дорина пошла нас проводить.
— Как мне тяжело, — сказала она, — ты вот уедешь, а мы совсем одни останемся.
— Мне самому жаль с вами расставаться, но я уверен, что еще в этом году увижусь со всеми вами в «Маскерино».
— Нет, не со всеми, — грустно проговорила она. — С Джулианеллой они наверняка расправятся.
Мы с Джиной вернулись в мастерскую. Поезд уходил вечером. Я стоял в дверях, курил и вдруг увидел, как Пиппо стремглав выбежал из мастерской.
— Куда это он?
— Позвать Джузеппе, — ответила Джина. — Он хотел с тобой поговорить. — Она сказала это спокойно, точно речь шла о простой встрече друзей.
— Да ты с ума сошла!
Джина только пожала плечами.
— Это ведь нужно для вашего дела.
— Раньше ты иначе думала.
— Видно, такова уж моя судьба, — сказала она.
Потом, когда Пиппо вернулся, мы пошли с ней в остерию.
— Приедешь ко мне в Турин? — спросил я.
Она ответила, не поднимая глаз:
— Приеду.
За обедом мы обсудили, как быть с мастерской.
— Попроси Джузеппе помочь тебе. Продашь мастерскую и сразу приезжай ко мне.
Джузеппе пришел в час дня. Он не стал меня расспрашивать о тюрьме.
— Мы боялись, что тебя выследили тогда в кабачке. Хорошо, если бы всегда так кончалось. — Потом он назвал мне товарища, который вел работу в Турине. — Тебе надо будет встретиться с ними, но прежде мы направим туда кого-нибудь для проверки. Осторожность никогда не помешает.
Я сказал, что мы хотим продать мастерскую, и он ответил:
— Ладно, я помогу.
Он спросил только, вся ли группа майора арестована или нет.
— Майор с кем-то еще был связан, — сказал Джузеппе. — С ними неплохо было бы установить контакт.
— Толку от этого мало.
— Как знать, — возразил он, — все-таки они определенная сила.
Уже прощаясь, он сказал, что Скарна сейчас в Тоскане, и поспешно ушел.
В тот день Джина решила пораньше закрыть мастерскую. Я поиграл немного на гитаре. Джина слушала, потом сказала:
— Пойдем в наш ресторан.
Это она про тот загородный ресторан говорила, в который мы однажды вечером отправились в компании Карлетто и его друзей. Я взял ее под руку, и мы пошли с ней через весь Рим. С каким-то особым чувством разглядывал я сейчас его улицы и площади. Месяц я просидел в тюрьме, а этим вечером уже должен был уехать; сегодня город казался мне новым, самым прекрасным в мире городом, люди живут и даже не подозревают, как здесь хорошо. Так бывает, когда мы вдруг с сожалением вспоминаем, что не умели по-настоящему насладиться молодостью, и говорим себе: «Если бы я только знал! Поступил бы по-другому». А скажи нам кто-нибудь: «Вот тебе молодость, живи по-иному», — мы бы не знали даже, с чего начать. Да, теперь я стал другим и уже смотрел на Рим как бы со стороны. И все-таки на душе у меня было радостно. Я глядел на рестораны, на темные деревья, на дворцы, на древние камни и новые дома этого города и чувствовал, что такое не повторяется. Сколько всяких фруктов продают в Риме! Зеленые, красные, желтые — они лежат на лотках, облитые солнцем. Я подумал, что и в Турине буду есть фрукты и их аромат всегда будет напоминать мне о Риме.
Наконец мы добрались до ресторана. Джина тихо проговорила:
— Сколько бы мне всего хотелось сделать.
— Знаешь, как оно бывает, — сказал я. — Нам вечно не хватает времени. Вот когда сидишь в камере, говоришь себе: «Как выйду на свободу, удержу мне не будет. Чего я только не натворю». И наконец выходишь, можешь делать все, что тебе на ум взбредет, а поступаешь опять по-старому.