Моли, пока священник мажет тебе губы, нос, веки, руки, ноги елеем, проси, чтобы все это непотребство, в котором барахтаются люди, не было ни нашим паролем, ни нашей судьбой,- непотребство, которое отравляет любовь, расторгает дружбу, убивает нежность, разъедает, разделяет, разрушает, вредит. Острие змеиного члена и холод каменной матки, пьяный рык Жрецов на пирамидах, господ на тронах, владык в церквах - вот что такое непотребство. Дым, Испания и Анауак [84] , чад, удобрения непотребства, экскременты непотребства, плоскогорья непотребства, жертвы непотребства, доблесть непотребства, рабство непотребства, храмы непотребства, слова непотребства. Кого ты, чтобы жить, утопишь в грязи сегодня? А кого завтра? Кого изматеришь, кого опоганишь? Всех этих ничтожных людишек ты используешь, возьмешь, чтобы получать удовольствие, господствовать, презирать, побеждать, жить - ты используешь всю эту сволочь, это паскудство, хуже которого нет ничего.
Но ты устанешь, ты его не одолеешь, слышатся тебе другие заклинания, заглушающие твое: пусть оно не будет ни нашим паролем, ни нашей судьбой, отмойся от паскудства.
Ты сдаешь,
Ты его не одолеешь,
Ты возился в нем всю жизнь,
Ты - порождение всего этого похабства, этой грязи, от которой очищался, топя в ней других; этого забвения, которое нужно, чтобы вспоминать; этой нашей бесконечной несправедливости.
И ты сдаешь…
Ты побеждаешь меня, вынуждаешь падать вместе с тобой в этот ад; ты заставляешь вспоминать о других вещах, не об этом; заставляешь думать о том, что будет, но не о том, что есть и что было: ты побеждаешь меня похабной жизнью.
Ты сдаешь;
Отдохни,
Помечтай о своей невиновности,
Скажи, что старался и еще постараешься; помни, что однажды насилие отплатит тебе той же монетой, обернется другой своей стороной, когда ты, как молодой, захочешь оскорбить то, за что должен был бы, как старик, благодарить. Наступит день, когда ты кое-что поймешь, поймешь, что наступил конец чего-то. Однажды утром ты встанешь - я заставлю тебя вспоминать,- встанешь, посмотришь в зеркало и увидишь наконец, что кое-что осталось позади. Ты припомнишь этот первый день наступившей старости, первый день нового времени - отметь его. И ты отметишь, окаменев, как статуя, и отныне по-новому глядя на вещи. Ты поднимешь жалюзи, чтобы ворвался в комнату утренний ветерок. Ах, он наполнит тебя, заставит забыть запах ладана, этот преследующий тебя запах; ах, как освежит тебя ветер - не даст зародиться сомнению, поможет отбросить это первое сомнение в своих силах.
( 11 сентября 1947 года )
Он поднял жалюзи и глубоко вдохнул чистый воздух. Утренний ветерок, ворвавшийся в комнату, качнул шторы. Он выглянул наружу. Эти ясные рассветные часы несравнимы ни чем: весна дня. Их скоро задушат цепкие лучи солнца. Но семь утра морской пляж перед балконом объят прохладной дремотной тишиной. Чуть урчит прибой, поглаживая песок; голоса редких купальщиков не мешают молчаливой встрече восходящего солнца с умиротворенным океаном. Он поднял жалюзи и вдохнул чистый воздух. Трое мальчишек идут вдоль берега с ведерками, собирая сокровища, которые разбросала ночь: морские звезды, ракушки, отполированные водой деревяшки. Невдалеке покачивается на волнах парусник. Прозрачное небо освещает землю словно сквозь зеленоватое стекло. По дороге от отеля до пляжа не видно еще ни одной машины.
Он снова опустил жалюзи и направился в ванную, выложенную мавританскими изразцами. Увидел в зеркале свое лицо, опухшее от сна, короткого и беспокойного. Мягко прикрыл за собой дверь. Отвернул краны и заткнул отверстие в раковине. Бросил пижаму на крышку унитаза. Взял новое лезвие, снял с него восковую обертку и вставил в золоченую бритву; положил бритву в горячую воду, смочил полотенце и похлопал им по лицу. Пар затуманил зеркало. Он протер рукой стекло и зажег неоновую лампу-трубочку. Выдавил из тюбика крем для бритья - новое североамериканское изобретение - и обмазал белой прохладной массой щеки, подбородок и шею. Вытаскивая бритву из воды, обжег пальцы. Сморщился от боли и, натягивая щеку, начал водить бритвой снизу вверх, старательно скобля подбородок, кривя рот. От пара стало жарко, по ребрам поползли капли пота. Он медленно водил бритвой по лицу, время от времени легким движением пробуя, не колется ли. Снова открыл краны, смочил полотенце, прижал к щекам. Вымыл уши и обдал лицо освежающим лосьоном, крякнув от удовольствия. Сполоснул лезвие, снова вставил в бритву и спрятал ее в кожаный футляр. Вынул пробку в раковине и минуту смотрел на водоворот, круживший серые хлопья мыла и волоски. Потом, снова протерев запотевшее зеркало, испытующе посмотрел в него: хотелось увидеть себя все таким же. Он невольно подумал, что уже очень давно не видел себя, хотя и смотрел на свою физиономию каждое утро, в эти ранние часы мелких, но неизбежных забот, желудочных колик и неопределенных желаний, ненужных запахов, которые сопровождали бессознательную жизнь сна. Этот четырехугольник из покрытого ртутью стекла - единственный правдивый портрет лица с зелеными глазами и энергичным ртом, большим лбом и широкими скулами. Он открыл рот и высунул обложенный язык; скосил глаза на зияющие между зубами дыры. Открыл аптечку и взял протезы, покоившиеся на дне стакана с водой. Быстро вытер их и, повернувшись к зеркалу спиной, вставил в рот. Выдавил на щетку зеленоватую пасту и почистил зубы. Потом пополоскал горло и скинул пижамные брюки. Открыл кран душа, попробовал рукой воду. Струи щекотали затылок пока он намыливал свое тощее тело с выпирающими ребрами и обвислым животом. Мускулы еще не утратили способности напрягаться, но тотчас расслаблялись и противно обмякали, если он не заставлял себя приосаниваться. А приосаниваться хотелось, лишь когда его нагло оглядывали, как в эти дни, в отеле и на пляже. Он подставил лицо под душ, закрыл кран и растерся полотенцем. Протерев лавандовой водой грудь и под мышками, снова пришел в хорошее расположение духа и пригладил гребешком свои курчавые волосы. Надел голубые шорты, белую спортивную рубашку, итальянские парусиновые туфли на мягкой подошве и тихо открыл дверь ванной комнаты.
Ветерок продолжал шевелить шторы, а солнце еще не разгорелось. Жаль, очень жаль, если день испортится. Сентябрь переменчив. Он обернулся к супружескому ложу. Лилия все еще спала, разметавшись: голова на вытянутой вдоль подушки руке; спина обнажена, коленка согнутой ноги выглядывает из-под простыни. Он подошел к юному телу, по которому легко скользил первый солнечный луч, освещая золотистый пушок рук и рыжие волосы под мышкой, влажные уголки глаз, губы. Он склонился, чтобы ближе увидеть капельки пота над губой и ощутить тепло, исходящее от этого спящего зверька, потемневшего от солнца, с бессознательным бесстыдством распластавшегося на постели. Он протянул руки, охваченный желанием перевернуть ее на спину и посмотреть на тело спереди. Полуоткрытые губы сомкнулись, и девушка вздохнула во сне. Он пошел завтракать.
Выпив кофе, он вытер губы салфеткой и огляделся вокруг. В эти часы, по-видимому, всегда завтракают дети вместе со своими нянями. У многих мокрые, прилизанные волосы - у тех, кто не устоял перед искушением поплескаться до завтрака в море. А теперь они снова возвращаются, захватив мокрые купальники, на берег моря, где теряется всякий счет времени, которое в своем беге - быстром или медленном - подчиняется только воображению детей, строящих песочные замки, или затевающих веселые похороны, или шлепающих по воде, резвящихся, жарящихся на солнце, визжащих в нежных объятиях моря. Странно смотреть на них - совсем еще дети, а каждый уже ищет в этом приволье убежище только для себя одного - игрушечной могиле или в песочном дворце. Но вот дети ухолят, и пляж заполняют взрослые обитатели отеля.
Он зажег сигарету, закурил и почувствовал легкое головокружение, которое уже несколько месяцев вдруг появляется У него после первой утренней затяжки. Взгляд его устремился «даль, к извилистым очертаниям берега, змеившегося пенистыми полосами прибоя от самого горизонта до крутого изгиба, бухты, уже усеянной парусами. Мимо прошла знакомая чета. 0 ответ на приветствие он наклонил голову и снова затянулся.
В ресторане тоже стало оживленнее. Звякали ножи и вилки, звенели ложечки в чашках, с треском вылетали пробки из бутылок, и минеральная вода, шипя и булькая, лилась в стаканы. Гремели стулья, разговаривали парочки и многочисленные туристы. И все сильнее погрохатывал прибой, не желавший уступать шуму людскому. Из-за столика была видна вся эспланада нового курорта Акапулько, спешно перестроенного для: североамериканских туристов, которых война лишила Биаррица, Уайкики и Портофино. Надо было также загородить невзрачный, грязный пригород - нищие рыбацкие хижины, кишащие рахитичными детьми и облезлыми собаками; канавы с мутной водой, трихиной и прочей заразой. Современное общество, похожее на двуликого Януса, в равной степени далеко от того, чем оно было, и от того, чем хочет быть.