— Ты что, сынок, решил рубить с плеча?
За спиной Бюзара неожиданно вырос Шатляр, секретарь профсоюза.
— Выйдем во двор, мне надо с тобой потолковать.
— Я работаю, — ответил Бюзар, не оборачиваясь.
— Видно, такой же анархист, как твой отец?
Шатляр — старый друг отца Бюзара. В 1936 году они вместе проводили предвыборную кампанию Народного фронта и в июне того же года принимали участие в кровопролитных сражениях против «Боевых крестов». В 1945 году Бюзар-старший, возмущенный тем, что рабочий класс не сумел воспользоваться Освобождением и взять власть в свои руки, отошел от всякой политической деятельности и даже вышел из профсоюза. Он, мол, работает дома, а потому сам себе хозяин. В душе он сожалел, не признаваясь в этом открыто, о тех временах, когда вместе с товарищами основал «Социальную Зарю», потребительский кооператив с бакалейно-фруктовой и скобяной лавкой и кафе-пивную, где собирались рабочие-активисты (правда, в 1914 году выяснилось, что управляющий кафе — полицейский Осведомитель). «Социальная Заря» выпускала тогда социалистический еженедельник, в котором сотрудничал Ленин, находившийся в эмиграции в Швейцарии. Старому активисту не по душе были современные формы политической борьбы. Но все же он был привязан к Шатляру, и они нередко спорили целыми вечерами, сидя в кафе «Социальная Заря», которое продолжало существовать. Они дружески переругивались, только и слышалось: «Что с тебя возьмешь, ты же коммунист!» — «Эх, ты, анархист!»
— Вы же видите, я работаю, — повторил Бюзар, по-прежнему не оборачиваясь.
— Ну, хорошо, хорошо. До вечера. Побеседуем с тобой при твоем отце, сказал Шатляр.
— Я сейчас вернусь. В случае чего позови меня… — предупредил Бюзар брессанца и вышел вслед за Шатляром.
— Значит, ты не только работаешь сверхурочно, но еще и получаешь за эти часы по обычной ставке, — сказал профделегат.
— Я отстаиваю свои интересы как могу, — возразил Бюзар.
В принципе профсоюз был против сверхурочной работы, но вынужден был закрывать на это глаза, так как большинству рабочих не хватало на жизнь того, что они зарабатывали за сорокачасовую неделю. Однако в вопросе о повышенной оплате сверхурочных часов профсоюз был непримирим, и в этом его поддерживали почти единодушно все рабочие. Оплата сверхурочных часов была в полтора раза выше обычной, если же сверхурочная работа велась в ночную смену, которая на фабрике «Пластоформа» оплачивалась по повышенному тарифу, то рабочий получал по триста шестьдесят франков в час. Но за исключением тех редких случаев, когда все предприятия Бионны одновременно выполняли крупные заказы и рабочих не хватало, «Пластоформа» не разрешала прессовщикам работать на прессе дополнительные часы, и, проведя целый день на фабрике, рабочие шли прирабатывать в мелкие мастерские. У Бюзара с брессанцем получалось восемь сверхурочных часов, но Бюзар и не собирался требовать за них повышенной оплаты. Поль Морель наверняка возмутился бы: «Ты что, сбрендил?» Ему сделали одолжение, разрешив работать добавочную смену, и уж за это одолжение лишнего платить не будут.
— Вдвоем вы выполняете работу трех прессовщиков, — сказал Шатляр, — и лишаете хлеба одного рабочего. Ты соображаешь?
Бюзар молчал. Он стоял перед старым профделегатом, сжав губы и не глядя на него.
— Твой отец упрям как осел, но, когда он работал на фабрике, он вел себя порядочно, — продолжал Шатляр.
— Сейчас нет безработицы, — возразил Бюзар. — Я ни у кого не отнимаю хлеб.
— В Бионне нет безработицы, но она существует в других городах, и существует солидарность рабочих.
— Я лично живу в Бионне, — сказал Бюзар. — Пока что… — добавил он.
— Ты свихнулся.
— Мне нужны триста двадцать пять тысяч франков.
— Мне тоже, представь себе. С того времени как я появился на свет.
— Я женюсь на Мари-Жанне.
— Удивляюсь, как это она разрешила тебе пойти на такую низость.
После того как отец Мари-Жанны погиб, придавленный прессом для целлулоидных изделий, Шатляр опекал девочку и ее мать. Он отвоевал для вдовы пенсию. Благодаря его заботе у Мари-Жанны на елку всегда был подарок. В дальнейшем по его настоянию девочка училась в профессиональном училище, где она получила профессию белошвейки. Иногда вечерком Шатляр заходил побеседовать с матерью Мари-Жанны. На чувствах старика к этой семье и хотел сыграть Бюзар, упомянув о Мари-Жанне как о своей невесте.
— Выкладывай, в чем дело, — сказал Шатляр.
Мари-Жанна непременно хочет уехать из Бионны, объяснил Бюзар. Она согласилась выйти за него замуж при условии, если он станет управляющим снэк-бара. И он вынужден был что-то придумать, чтобы раздобыть недостающие триста двадцать пять тысяч.
— Снэк-бар, что это за штуковина? — удивился Шатляр.
— Это ресторан, где можно поесть на скорую руку, рядом с заправочной колонкой… Теперь так делается. Автомобилисты не желают терять время на еду. Вначале Мари-Жанна будет заниматься готовкой, жарить бифштексы и варить «от-доги».
— Что это за «от-доги»?
— Сосиски.
— Почему ты разговариваешь не по-французски?
— А я буду обслуживать посетителей.
— Стать холуем — вот твой идеал.
— Потом у нас появится обслуживающий персонал. Мари-Жанна встанет к кассе. А я буду только распоряжаться.
— Понятно, хочешь эксплуатировать людей — вот к чему ты стремишься.
— Я политикой не занимаюсь, — ответил Бюзар.
— А я в твоем возрасте мечтал о революции, об освобождении всех трудящихся. Да и теперь не изменил своим убеждениям. Бороться за то, чтобы все имели право «на хлеб и на розы», тебя это не прельщает?
— С вашей стороны это очень благородно, — сказал Бюзар.
Он переминался с ноги на ногу и упорно смотрел старику в рот, чтобы не видно было, что он избегает его взгляда, но в то же время старался не встретиться с ним глазами.
— Но я лично хочу жить сегодня, — резко проговорил Бюзар.
— Дело твое, — сказал Шатляр. — Выколачивай деньги, чтобы купить себе право стать лакеем. Но делай это пристойно. Ни одного сверхурочного часа. Ничего, поработаешь год вместо шести месяцев, это пойдет тебе на пользу.
— На вашей стороне сила, и вы этим пользуетесь.
— Совершенно верно, мой мальчик.
— Но Мари-Жанна не может ждать так долго.
— Почему? Объясни.
— Нечего объяснять, все и так ясно.
Бюзар снова опустил голову.
— Ну-ка, посмотри на меня.
Бюзар поднял голову.
— Ты мне не нравишься, — сказал Шатляр.
Бюзар нахмурился.
— Чего вы ко мне придираетесь? Я поступаю по-честному, Когда я узнал, что у нас будет ребенок, я предложил Мари-Жанне жениться на ней.
— Не нравится мне, как ты разговариваешь.
— Ничего не поделаешь.
Старик скручивал сигарету, не спуская глаз с парня, тот стоял перед ним, скрестив руки на груди, с непроницаемым лицом.
— Так женитесь, незачем мудрить.
— Все равно нам нужны деньги на обзаведение.
Старик нагнулся, чтобы закурить от зажигалки, которую он прикрывал от ветра ладонью.
— Я не понимаю Мари-Жанны, — сказал он.
— Ей не нравится жить в Бионне.
— Так мне и казалось, — медленно проговорил Шатляр. — Она ни за что не хотела идти на фабрику… Предпочитает в одиночестве сидеть у окна и целый день шить и шить… Вот и лезет в голову разное…
Он замолчал. Бюзар угадал мысли старика.
— Она не может забыть несчастного случая с отцом, — сказал он.
— Молчи. Ты-то не имеешь никакого права говорить об этом.
— Вечно эти громкие слова. Вы не на собрании, — возразил Бюзар.
Шатляр в упор посмотрел на него. Бюзар снова скрестил руки на груди, вызывающе глядя на старика.