— Некоторые люди не понимают, что лету тоже приходит конец, — отозвалась мисс Дженни. — Бабье лето не оправдание для тех старух, которые пытаются молодиться.
— Но ведь это еще не старость.
— Возможно. Когда-нибудь ты сама убедишься.
— Ах, когда-нибудь. Я пока еще не готова стать бабушкой.
— Однако ты уже на верном пути. — Мисс Дженни осторожным и точным движением выкопала совком луковицу тюльпана, очистила корни от налипших комков земли и продолжала: — Баярдов у нас в роду было более чем достаточно. Пожалуй, на этот раз можно назвать его Джоном.
— Вы так думаете?
— Да, — сказала мисс Дженни. — Мы назовем его Джоном. Эй, Айсом!
Хлопкоочистительная машина работала уже целый месяц, загруженная хлопком с полей Сарторисов, а также плантаторов с другого конца долины и разбросанных по склонам холмов участков мелких издольщиков. Свою землю Сарторисы сдавали в аренду за долю урожая. Большинство арендаторов уже собрали свой хлопок и позднюю кукурузу, и вечерами, когда безветренный воздух бабьего лета был напоен острой, как запах осеннего дыма, древней печалью, Баярд с Нарциссой ездили на опушку леса к ручью, куда негры свозили тростник и где они гнали из сорго свой общий запас патоки на зиму. Один из негров — своего рода патриарх среди арендаторов — владел прессом и мулом, который приводил в движение пресс. Этот негр перемалывал тростник и наблюдал за варкой сока, взимая в свою пользу десятую часть, и, когда Баярд с Нарциссой подъезжали, мул его медленно и терпеливо тащился по кругу, с хрустом давя ногами пересохшую сердцевину тростника, а один из внуков патриарха закладывал тростник в дробилку.
Мул все ходил и ходил по кругу, осторожно ступая узкими, как у оленя, копытами по скрипучему тростнику; шея его, подобно куску резинового шланга, послушно изгибалась в хомуте, стертые, изъязвленные бока поднимались и опускались, уши безжизненно свисали, и, прикрыв бледными веками злобные глаза, он, казалось, дремал, усыпленный собственным монотонным движением. Какому-нибудь Гомеру хлопковых полей давным-давно следовало бы сложить сагу про мула и его роль в жизни Юга. Именно он, больше чем какой-либо иной одушевленный или неодушевленный предмет, благодаря полному равнодушию к окружающей жизни, которая сокрушала сердца мужчин, и злобной, но терпеливой повседневной озабоченности сохранил неизменную верность этой земле, когда все остальное дрогнуло под натиском безжалостной колесницы обстоятельств; именно он вызволил поверженный Юг из-под железной пяты Реконструкции и снова преподал ему уроки гордости через смирение и мужество, через преодоление невзгод; именно он совершил почти невозможное в безнадежной борьбе с неизмеримо превосходящими силами благодаря одному только мстительному долготерпенью. Ни на отца, ни на мать он не похож, сыновей и дочерей у него нет и никогда не будет, он мстителен и терпелив (всем известно, что он готов покорно и терпеливо работать на вас десять лет подряд ради удовольствия единожды лягнуть вас ногой); одинок, но не горд, самостоятелен, но не тщеславен, и голос его — это насмешка над самим собой. Отщепенец и пария, он не имеет ни друга, ни жены, ни возлюбленной, обреченный на безбрачие, он неуязвим, и нет для него ни столпа, ни пещеры в пустыне; его не осаждают соблазны, не терзают сны и не утешают виденья; вера, надежда и милосердие не его удел. Мизантроп, он без всякой награды шесть дней в неделю работает на существо, которое он ненавидит, прикованный цепями к другому существу, которое он презирает, и проводит седьмой день, пиная ногами себе подобных и получая в свою очередь пинки от них. Не понятый даже погонщиком-негром, существом, чьи побуждения и умственная деятельность так разительно сходны с его собственными, он совершает чуждые своей природе поступки в чужой для себя среде; он находит пищу не только для жизненного пути, но для всей формы поведения, и, наконец, все наследие этого кроткого существа вместе с его душою отбирают у него и на фабрике варят из них клей. Уродливый, неутомимый и упрямый, он не доступен уговорам, льстивым посулам и обещаниям; он выполняет свои однообразные обязанности, не жалуясь и не получая в награду ничего, кроме побоев. Живого, его волокут по земле как предмет всеобщего презренья, умершему, ему не оказывают почестей, и вот, невоспетый и неоплаканный, он выбеливает свои оскверненные кости среди заржавленных жестянок, битой посуды и изношенных автомобильных покрышек на склонах пустынных холмов, не ведая о том, что плоть его возносится в голубизну небес в зобу у хищного стервятника.