Когда они приближались, до них прежде всего доносился скрежет и завывание дробилки, а если ветер дул в их сторону — острый, тонкий, волнующий запах брожения и кипящей патоки. Баярд любил этот запах, и они подъезжали поближе и ненадолго останавливались, и парень, закладывая тростник в дробилку, украдкой наблюдал за ними, пока они смотрели на терпеливого мула и на старика, склонившегося над бурлящим котлом. Иногда Баярд подходил к нему побеседовать, а Нарцисса оставалась в автомобиле, окутанная ароматами осеннего созреванья и их неуловимой глубокою грустью, и тогда взгляд ее задумчиво останавливался на высоком, худощавом, трагически юном Баярде и сгорбленном от старости негре, и незаметно для мужа она обволакивала его безмятежно спокойными волнами своей привязанности.
Потом Баярд приходил и садился с ней рядом, и она касалась рукой его грубой одежды так легко, что он этого даже не чувствовал, и они возвращались обратно по заросшей неровной дороге, окаймленной трепещущим лесом, и вот уже скоро, за поворотом, над белыми акациями и дубами, огромный, простой и неизменный, возникал старинный белый дом, а над последней линией холмов на самом горизонте зрелый, словно сыр, поднимался оранжевый диск осенней луны.
Иногда они возвращались совсем затемно. Пресс уже стоял, и его длинное неподвижное плечо пересекало освещенный огнями пейзаж. Мул жевал жвачку в конюшне, или топтался, обнюхивая пустую кормушку, или дремал стоя, не ведая о завтрашнем дне, а на фоне костра мелькало множество теней. Здесь теперь были в сборе все негры — женщины и старики сидели на хрустящих подстилках из тростника вокруг огня, в который кто-нибудь подбрасывал раздавленные стебли, пока языки пламени бешено не взмывали к верхушкам деревьев, золотя и без того сверкающие золотом листья; а юноши, девушки и дети сидели на корточках и, притихшие, словно зверушки, молчаливо смотрели в огонь. Иногда они начинали петь, выводя дрожащие бессловесные мелодии, в которых жалобный минор сливался с мягкими басами в стародавнем и печальном ожиданье, и их сосредоточенные темные лица с неподвижно застывшими губами медленно склонялись к костру.
Но когда появлялись белые люди, пение умолкало, и, лежа или сидя вокруг огня, над которым бурлил закоптевший котел, негры переговаривались прерывистыми журчащими высокими голосами, брызжущими грустным весельем, между тем как в тени средь шуршащих стеблей тростника хихикали и шептались юноши и девушки.
Кто-нибудь из них, а иногда и оба обязательно заходили в кабинет к старому Баярду и мисс Дженни. Там теперь целыми днями топился камин, и все четверо сидели вокруг огня — мисс Дженни под лампой с ежедневной бульварной газеткой; старый Баярд, уперев в каминную решетку ноги в домашних туфлях, в ореоле сигарного дыма; возле его стула, беспокойно подрагивая во сне, дремал его старый сеттер, быть может заново переживая гордые дни своей собачьей зрелости или еще более давние времена юности, когда весь мир был полон запахов, горячивших кровь тощего неуклюжего щенка, а гордость еще не научила его сдержанности; и между ними Нарцисса и Баярд — Нарцисса, невозмутимо спокойная, мечтала при свете камина, Баярд курил сигареты, угрюмый, словно посаженный на цепь пес.
Потом старый Баярд швырял свою сигару в камин, опускал ноги на пол, сеттер просыпался, поднимал голову, хлопал глазами и так сладко зевал, что Нарцисса, глядя на него, тоже никак не могла удержаться от зевоты.
— Ну что, Дженни?
Мисс Дженни откладывала в сторону газету и вставала.
— Разрешите я схожу, — говорила Нарцисса.
Но мисс Дженни никогда ей этого не разрешала и вскоре возвращалась с подносом и тремя бокалами, и тогда старый Баярд отпирал конторку, доставал графин с серебряной пробкой и, словно исполняя какой-то ритуал, старательно приготовлял три порции пунша.
Однажды Баярд уговорил Нарциссу надеть его старую гимнастерку, брюки и сапоги и пойти с ним охотиться на опоссума. Кэспи с фонарем и перекинутым через плечо коровьим рогом и Айсом с мешком из рогожи, с топором и четырьмя темными, рвущимися на поводках гончими ждали их у ворот, и все четверо двинулись к лесу, шагая меж призрачных стогов кукурузы, где Баярд каждый день вспугивал стайку перепелов.
— Где сегодня начнем, Кэспи? — спросил Баярд.
— На задах у дядюшки Генри. Там сидит один в винограднике за хлопковым сараем. Блю еще вчера вечером его туда загнал.