— Откуда ты знаешь, что он сегодня будет там сидеть, Кэспи? — спросила Нарцисса.
— Он вернется, — уверенно отвечал Кэспи, — он и сейчас там, вылупил глаза на наш фонарь и навострил уши — есть у нас собаки или нет.
Они перелезли через забор, и Кэспи нагнулся и поставил фонарь на землю. Собаки вертелись и дергались у него под ногами, фыркая и рыча друг на друга.
— Эй, Руби! Стой спокойно. Ни с места, дурни вы этакие! — покрикивал он, спуская собак с поводков.
Собаки, подвывая, дергали за сворки, и в глазах у них, словно рябь на воде, мерцали яркие отсветы фонаря. Потом они мгновенно и беззвучно растворились в темноте.
— Не трогайте их, пусть посмотрят, есть он там или нет, — сказал Кэспи.
Из тьмы на высокой ноте трижды протявкала собака.
— Это тот молодой щенок. Он просто так, голос подает. Ничего он еще не учуял.
Высоко в подернутом дымкою небе плавали тусклые звезды; воздух еще не остыл, и земля была теплой на ощупь. Ровный свет фонаря очертил вокруг них аккуратный круглый оазис, и весь мир — чаша, полная смутно мерцающей мглы под бескрайним сводом косматых звезд, — казалось, имел только одно измеренье. Фонарь коптил, испуская пахучие струи тепла. Кэспи поднял его с земли, прикрутил фитиль и поставил у ног. Из темноты донесся какой-то гулкий, сердитый и низкий звук.
— Это он, — проговорил Айсом.
— Да, это Руби, — согласился Кэспи, поднимая фонарь. — Она его учуяла.
Молодой пес снова затявкал, отчаянно и истерично, потом опять послышался ровный и низкий вой. Нарцисса взяла Баярда под руку.
— Не торопитесь, — сказал ей Кэспи. — Они его еще не загнали. Ну-ну, псы! — Молодая собака перестала лаять, но другая время от времени все еще тявкала на одной резкой ноте. — Ну-ну, псы!
Спотыкаясь в бороздах, они пошли за раскачивающимся фонарем Кэспи, и темноту внезапно прорезал короткий, отрывистый вой. Звуча на четырех нотах, он нарастал в неистовом крещендо.
— Теперь они его загнали, — сказал Айсом.
— Точно, — согласился Кэспи. — Пошли. Держите его, псы!
Нарцисса вцепилась в руку Баярда, и они побежали по сырой траве, перескочили еще через какой-то забор и понеслись дальше, в заросли деревьев. Впереди во тьме засверкали чьи-то глаза, снова раздался дружный лай, прерываемый отчаянным визгом, в полутьме заметались тени, и вокруг них запрыгали собаки.
— Он там, наверху, — сказал Кэспи. — Старый Блю его видит.
— Там с ними еще пес дядюшки Генри, — заметил Айсом.
Кэспи крякнул:
— Так я и знал. У него уже нет сил гоняться за опоссумом, но пусть только другая собака загонит его на дерево — и он уж тут как тут.
Он поставил фонарь себе на голову и начал всматриваться в опутанное лозой деревце, и Баярд тоже направил туда луч своего карманного фонарика. Три гончие собаки и дряхлый, словно траченный молью, пес дядюшки Генри сидели тесным кружком вокруг дерева, время от времени принимаясь гавкать и лаять, а молодая собака не переставая истерически тявкала.
— Пни его ногой, чтоб замолчал, — скомандовал Кэспи.
— Эй, Джинджер, заткни свою пасть! — крикнул Айсом. Положив на землю топор и мешок, он поймал щенка и зажал его у себя между колен. Кэспи с Баярдом медленно обходили дерево среди застывших в напряжении собак. Нарцисса шла за ними.
— Там такая густая лоза… — сказал Кэспи.
— Вот он! — неожиданно крикнул Баярд. — Я его нашел.
Он направил на дерево свой фонарик; Кэспи подошел, стал у него за спиной и посмотрел через его плечо.
— Где он? Ты его видишь? — спросила Нарцисса.
— Да, это он, — подтвердил Кэспи. — Вот он. Руби не врет. Раз она сказала, что он тут, значит, так и есть.
— Где он, Баярд? — снова спросила Нарцисса.
Он поставил ее впереди себя, направил луч фонарика на дерево над ее головой, и тотчас же две красноватые точки на расстоянии меньше спички друг от друга сверкнули ей из густого переплетения лозы, мигнули, исчезли и загорелись опять.
— Он шевелится, — сказал Кэспи. — Это молодой опоссум. Поди-ка вытряхни его оттуда, Айсом.
Баярд направил фонарик прямо в глаза зверю, а Кэспи поставил свой фонарь на землю и согнал к своим ногам собак. Айсом забрался на дерево и исчез в густой лозе, но за его передвижениями можно было следить по качающимся веткам и по возгласам, которыми он, тяжело дыша, одновременно запугивал, упрашивал и улещивал опоссума.
— Послушай, ты, — ворчал он, — ты не бойся, тебе совсем не будет больно, я тебе ничего худого не сделаю, я только в котел тебя брошу. Берегись, мистер, я уже тут, наверху.